— Ну, невѣста принесетъ капиталъ.

— Тѣ, которые за невѣстой даютъ капиталъ, тоже ищутъ, чтобы этотъ капиталъ къ другому капиталу приткнуть. Ну, а этотъ офицеръ-то что такое?

— Онъ режиссеръ нашъ, сказала Кринкина.

— Нѣтъ, я вообще. Богатый человѣкѣ или такъ?

— Кажется, что у него нѣтъ никакого состоянія. Вотъ у насъ въ труппѣ состоятельный человѣкъ, — Конинъ.

Кринкина кивнула по направленію къ столу, за которымъ сидѣлъ передъ бутылками Конинъ съ компаніей.

— Знаю я его, небрежно сказала Дарья Терентьевна.

Кринкина продолжала:

— Немножко онъ кутнуть любитъ, но душа у него предобрая.

— Даже и не немножко. Я его по Озеркамъ знаю. Онъ тамъ на дачѣ жилъ.

— Женится, перемѣнится, а быль молодцу не укоръ.

— Ну, ужъ этотъ наврядъ перемѣнится.

Въ это время Люба кончила репетировать и Плосковъ велъ ее подъ руку, приближаясь къ Дарьѣ Терентьевнѣ. Дарья Терентьевна опять сморщилась отъ неудовольствія и когда дочь съ Плосковымъ приблизилась къ ней, не утерпѣла и сказала:

— И чего это ты все подъ руку-то?… Будто одна ходить не можешь. Вѣдь здѣсь не балъ, не танцы какіе, а репетиція.

Плосковъ быстро оставилъ руку Любы, поклонился и отошелъ въ сторону. Люба хотѣла что-то сказать матери, но покосившись на Кринкину, только пошевелила губами и нахмурилась.

X

— Чтo-жъ, домой теперь? спрашивала Любу Дарья Терентьевна, вообще сидѣвшая какъ-бы на иголкахъ, хмурая и на всѣхъ косо смотрѣвшая.

— Какъ домой! Что вы! Мнѣ еще нужно во второй пьесѣ репетировать, отвѣчала та.

— Нѣтъ, вы погодите. Мы еще будемъ чай пить, обратилась къ Дарьѣ Терентьевнѣ Кринкина. — Самое интересное, что у насъ есть, это то, что мы пьемъ чай въ антрактѣ репетиціи. Тутъ у насъ соединяются всѣ въ одну семью и дѣлаются какъ-бы родными.

— Да вѣдь это вамъ интересно. Ну, а мнѣ-то что?

— Вы увидите, какъ у насъ всѣ сблизившись. какъ всѣ, какъ говорится, санъ-фасонъ.

— Сиди ты! Куда-же ты? крикнула Дарья Терентьевна на дочь, видя, что та хочетъ отойти отъ нея.

— Я, мамаша, только къ Машѣ Бекасовой. Надо поговорить насчетъ костюма въ пьесѣ.

— Какой у тебя костюмъ! Дали какую-то горничную играть.

— Ахъ, какая вы строгая мамаша! покачала головой Кринкина. — Дайте ей свободу, дайте ей походить. Чего вы боитесь! Вѣдь здѣсь все свои.

— Для васъ свои, а она-то вѣдь у васъ въ первый разъ играетъ, Ну, ступай, ступай, ужъ ежели такъ тебѣ надо къ Бекасовой, смилостивилась Дарья Терентьевна, обращаясь къ дочери.

Люба отошла, Кринкина постаралась какъ-нибудь занять Дарью Терентьевну и принялась ей разсказывать, какъ въ прошломъ году Фулаева, дочь одного купца, игравшая въ ихъ труппѣ, составила себѣ отличную партію, выйдя замужъ за одного инженера-технолога, тоже любителя.

— По веснѣ онъ получилъ прелестное мѣсто на желѣзной дорогѣ — тысячъ въ пять и они уѣхали служить въ провинцію, продолжала Кринкина. — Братъ вотъ этого гимназиста, что стоялъ давеча около меня, былъ у нихъ въ Кіевѣ… Они поселились по мѣсту служенія въ Кіевѣ… и говоритъ, что живутъ, какъ магнаты. Потомъ еще въ прошломъ году у насъ составилась партія.

Дарья Терентьевна слушала внимательно, разговоръ пришелся по ней и отвлеклась отъ Любы.

А Люба въ это время сидѣла на сценѣ, въ кулисахъ, на бутафорскомъ диванѣ, вмѣстѣ съ Плосковымъ, и вела слѣдующій разговоръ:

— Что это съ вашей мамашей? спрашивалъ Плосковъ. — Удивительно, какая она непривѣтливая сегодня. Да и прошлый разъ, когда я у васъ былъ….

— Ахъ, оставьте, пожалуйста, не обращайте на нее вниманія. Это просто отъ невѣжественности.