– Кем же, по-твоему, она могла быть? Гарпией или русалкой? Я видел ее полностью обнаженной, я проводил с ней дни и ночи – неужто ты думаешь, я не заметил бы признаков нечеловеческой природы?

Гэлант промолчал. И снова вернулся к исчезновению Дугласа.

– В любом случае, ты должен радоваться тому, что с твоим сыном отправился Конан. Кем бы ни оказалась в конце концов твоя жена, какая бы кровь ни текла в жилах Дугласа – Конан из Киммерии способен одолеть любое чудовище. Я совершенно в этом убежден.

Конан и молодой граф ехали по долине, которая постепенно расширялась и превращалась в плодородную равнину. Крестьянские работы на этих землях уже начались, повсюду путников встречали мирные картины. Люди в деревнях не знали, кто этот молодой всадник в богатой одежде и кто его рослый спутник с внимательным взглядом и беспечной улыбкой; однако повсюду путешественники встречали хороший прием.

Они ночевали в придорожных тавернах и пили там густое пиво, а отменный обед обходился им в сущие гроши. Конан не упускал при этом случая провести время с какой-нибудь местной красавицей.

Дуглас не без зависти смотрел, как липнут к киммерийцу девушки, в то время как к нему самому они неизменно относились весьма сдержано.

Конан во всем полагался на свое чутье: коль скоро варварские инстинкты его молчали, не предупреждая об опасности, киммериец не считал для себя зазорным развлекаться и пить повею. Он не скучал по обществу Пустынного Коды. Маленькая нечисть со своими вечными причитаниями и нытьем изрядно его утомила, и теперь Конан наслаждался свободой: впервые за минувший год он получил возможность заботиться только о самом себе.

Разумеется, у него имеется спутник, молодой граф Дуглас. Но Дуглас – такой же человек, как и сам Конан, к тому же из местной знати. Уж как-нибудь этот юноша сообразит, что ему делать в таверне, где полно выпивки, хорошо прожаренного мяса и сговорчивых красоток.

Так рассуждал Конан, отправляясь спать на сеновал вместе с пухленькой аквилонской девушкой. Под мышкой у киммерийца удобно устроился кувшин с пивом и огромный каравай хлеба.

Он не удосужился спросить имя своей подруги, да и та не слишком интересовалась личностью нового приятеля. Не успел Конан распустить завязки на блузе девушки, как до его слуха донесся пронзительный женский вопль. Конан замер, прислушиваясь.

– Что это? – шепнула девушка. Она явно была испугана.

– Понятия не имею. – Конан пожал плечами и вновь занялся завязками. – Кто стягивал твои шнуры? – недовольно осведомился он.

– Моя мать.

– Вероятно, твоя мать – бывалый моряк, если она так ловко вертит морские узлы, – пошутил киммериец.

Женский крик повторился. Конан опустил руки.

– И часто у вас так? – спросил он у девушки. Она была бледна и очевидно перепугана до смерти.

– Поверь мне, я никогда прежде не слышала, чтобы так кричали…

И впрямь, что-то нечеловеческое звучало в вопле женщины. Конан глубоко вздохнул.

– Нигде покоя нет, даже в Аквилонии, где уже несколько лет не ведутся войны… Пойду взгляну – кто это там надрывается. Сиди здесь и жди меня. Я скоро вернусь и мы продолжим наше увлекательное занятие. Можешь пока выпить и закусить. Хлеб в этой таверне пекут отменный.

И киммериец легко спрыгнул с сеновала. Девушка видела, как он бежит по двору, передвигаясь легко и беззвучно, точно дикая кошка. Она покачала головой и потянулась за кувшином.

Конан сразу поправился ей – как понравился он и дюжине других местных девиц. Он почти не болтал, много ел и пил и время от времени поглядывал на девушек лукавыми синими глазами. Женщины угадывали в Конане главное для себя: с любой случайной подругой киммериец неизменно был ласков.