Она заморгала – немного быстрее, чем было бы естественно. Камиль выждал некоторое время, но игра велась на равных. Он знал, и она знала, что он знает. Это становилось невыносимо. И Камилю не хватило терпения.
– В каком возрасте ваш сын начал насиловать Алекс?
Она разразилась возмущенными восклицаниями. Ну еще бы.
– Мадам Прево, – с улыбкой произнес Камиль, – не принимайте меня за идиота. Больше скажу – я бы посоветовал вам активно помогать следствию, потому что иначе я упеку вашего сына за решетку до конца его дней.
Угроза относительно сына подействовала. С ней пусть делают все что угодно – но если речь зашла о сыне… Однако она не сдавала позиций.
– Тома очень любил свою сестру. Он никогда не тронул бы и волоска на ее голове.
– Возможно, но я говорю не о волосах.
Мадам Прево никак не отреагировала на этот сомнительный юмор. Она лишь покачала головой, то ли желая сказать, что ничего об этом не знает, то ли – что не хочет обсуждать эту тему.
– Если вы все знали и никак этому не препятствовали, вы становитесь соучастницей изнасилования с отягчающими обстоятельствами.
– Тома никогда не трогал свою сестру!
– Что вы об этом знаете?
– Я знаю своего сына.
Опять начиналось это хождение по замкнутому кругу. Нет жалобы, нет свидетелей, нет преступления, нет жертвы, нет палача.
Камиль вздохнул и слегка кивнул головой.
«Тома приходит ко мне в комнату. Почти каждый вечер. Мама об этом знает».
– А вашу дочь вы знали так же хорошо?
– Насколько мать может знать свою дочь.
– Звучит многообещающе.
– Что?
– Нет, ничего.
Камиль вынул из ящика стола тоненькую папку.
– Это отчет о вскрытии. Поскольку вы хорошо знаете свою дочь, вы, я полагаю, знаете, о чем в нем говорится.
Камиль надел очки, давая понять: я страшно устал, но я доведу это дело до конца.
– Но поскольку там много специфических терминов, мне придется кое‑что объяснить.
Мадам Прево даже бровью не ведет. Она продолжает сидеть ровно и неподвижно, словно окаменев. Все ее мускулы напряжены, словно даже свое тело она превратила в защитный барьер.
– Ваша дочь была не в лучшем состоянии. Даже при жизни, я имею в виду.
Лицо мадам Прево абсолютно непроницаемым. Казалось, она даже не дышит.
– Судмедэксперт отмечает, – продолжал Камиль переворачивая страницы, – что половые органы вашей дочери подверглись воздействию кислоты. Скорее всего, серной. Возможно, сернокислой меди, или медного купороса. Ожоги очень глубокие. Клитор разрушен практически полностью. Похоже на результат иссечения… Большие и малые половые губы также серьезно повреждены. Разрушения проникли даже вглубь, на уровень влагалища. Такое ощущение, что большое количество кислоты залили прямо внутрь – ее хватило бы, чтобы прожечь все насквозь… Слизистые оболочки разрушены, плоть буквально сожжена. Одним словом, вместо половых органов осталось нечто вроде застывшей вулканической лавы.
Камиль поднял голову и пристально взглянул на собеседницу.
– Это точное выражение судмедэксперта – «застывшая вулканическая лава». По его словам, это случилось очень давно, когда Алекс была в совсем юном возрасте. Это вам о чем‑нибудь говорит?
Мадам Прево не отводила взгляд. Она сильно побледнела. Она молча покачала головой, чисто автоматически.
– Ваша дочь вам никогда об этом не говорила?
– Никогда!
Это слово прозвучало резко, словно внезапный порыв ветра, заставивший затрепетать фамильное знамя.
– Понимаю. Видимо, она не хотела докучать вам своими мелкими неприятностями. |