В своём письме Барклаю от 24 декабря 1812 года Александр высказал ему несколько иные претензии: «Потеря Смоленска произвела огромное впечатление во всей империи. К всеобщему неодобрению нашего плана кампании присоединились ещё и упрёки; говорили: «опыт покажет, насколько гибелен этот план, империя находится в неминуемой опасности», и так как ваши ошибки, о которых я выше упомянул, были у всех на устах, то меня обвинили в том, что благо отечества я принёс в жертву своему самолюбию, желая поддержать сделанный в вашем лице выбор.

Москва и Петербург единодушно указывали на князя Кутузова, как на единственного человека, могущего, по их словам, спасти отечество. В подтверждение этих доводов говорили, что по старшинству вы были сравнительно моложе Томасова, Багратиона и Чичагова; что это обстоятельство вредило успеху военных действий и что это неудобство высокой важности будет вполне устранено с назначением князя Кутузова. Обстоятельства были слишком критические. Впервые столица государства находилась в опасном положении, и мне не оставалось ничего другого, как уступить всеобщему мнению, заставив всё-таки предварительно обсудить вопрос за и против в совете, составленном из важнейших сановников империи. Уступив их мнению, я должен был заглушить моё личное чувство».

Александр действительно не любил Кутузова, но политик всегда брал у него верх над личным. И потому, воздавая последнему должное, он 29 июля направил в Сенат указ: «Во изъявление нашего благоволения к усердной службе и ревностным трудам нашего генерала от инфантерии графа Голенищева-Кутузова, способствовавшего к окончанию с Оттоманскою Портою войны и к заключению полезного мира, пределы нашей империи распространившего, возводим мы его с потомством его в княжеское Всероссийской империи достоинство, присвояя к оному титул светлости». Тогда же Михаил Илларионович был введён царём в Государственный совет. Это, несомненно, были признаки зреющего у императора решения.

5 августа Александр поручил решить вопрос о главнокомандующем специально созданному для этого Чрезвычайному комитету. В него вошли шесть человек, самых близких к царю: фельдмаршал Н. И. Салтыков, граф А. А. Аракчеев, генерал-лейтенант С. К. Вязьминов, генерал-адъютант А. Д. Балашов, князь П. В. Лопухин и граф А. П. Кочубей. Состав комитета определялся не столько должностями его членов, сколько личной близостью к Александру. Они обсудили пять кандидатур — Беннигсена, Багратиона, Тормасова, Кутузова и Палена. Кандидатура Кутузова была признана единственно достойной. Чрезвычайный комитет немедленно представил свою рекомендацию императору.

Однако Александр принял окончательное решение лишь через три дня — 8 августа. В этот день он вручил Кутузову рескрипт о назначении главнокомандующим.

К командующим русскими армиями Тормасову, Багратиону, Барклаю-де-Толли и Чичагову, а также к командующему 1-м отдельным корпусом Витгенштейну тотчас были направлены императорские рескрипты одинакового содержания: «Разные важные неудобства, происшедшие после соединения двух армий, возлагают на меня необходимую обязанность назначить одного над всеми оными главного начальника.

Я избрал для сего Генерала от инфантерии князя Кутузова, которому и подчиняю все четыре армии.

Вследствие чего предписываю вам с вверенною вам 1-ю армиею состоять в точной его команде...»

Один из адъютантов Барклая-де-Толли, майор В. И. Левенштерн — свидетель событий тех дней, писал: «Народ и армия давно уже были недовольны нашим отступлением. Толпа, которая не может и не должна быть посвящена в тайны серьёзных военных операций, видела в этом отступлении невежество или трусость. Армия разделяла отчасти это мнение; надобно было иметь всю твёрдость характера Барклая, чтобы выдержать до конца, не колеблясь, этот план кампании. Его поддерживал, правда, в это трудное время император, видевший в осуществлении этого плана спасение России.