— Пороки бить начали, — крикнул Всеволод. — Надо людей отводить.

— Радим! — позвал Мстислав.

— Я здесь, князь, — отозвался от бойницы Радим.

Князь Мстислав нетерпеливо посматривал на Радима. У того было три помощника: один держал лук, прижимая его к стене, двое, кряхтя и тужась, натягивали тетиву. Сам Радим, возложив длинную, как копье, стрелу, никак не мог приспособиться для прицеливания.

Мстислав едва сдерживался, хотелось самому и натянуть, и выстрелить. Его нетерпение Радим затылком чуял и оттого суетился и волновался.

— Береги-и-и-ись!

Очередной камень ударил почти в то же место стены, сбив стояк между бойницами. Полетели осколки камня. Князь Всеволод схватился за плечо.

Мстислав обернулся, ощерился.

— Отводи людей, хоронись за воротами.

Пороки били методично и ровно, ударяя всякий раз в одно и то же место. Стена трещала, крошилась. Ясно было, татары пробивают в деревянной стене брешь для прохода. У Золотых ворот таких брешей готовилось две.

— Пускай! — крикнул Радим.

Тугая тетива, выпрямившись, загудели шмелем, бросив стрелу в сторону татар. Князь Мстислав ревниво смотрел ей вслед. Стрела ударилась в тын, расщепила кол и повисла, покачиваясь. Радим испуганно втянул голову в плечи, ожидая брани от князя. Но Мстислав оттолкнул его, схватил очередную стрелу.

— Ну! — Сам возложил стрелу, движением руки велел лук выше направить. Приложился щекой к тетиве, прицелился. — Пускай!

Стрела на этот раз перелетела тын, ударила в сам порок, расщепив боковую стойку. Татарин, стоявший около, испуганно отпрянул.

— A-а, не любо! — крикнул злорадно Мстислав и схватил новую стрелу. В это время за тыном взметнулось вверх кидало порока и новый камень понесся к стене.

— Береги-и-ись!

Князь, не обращая ни на что внимания, торопил своих помощников.

Они натянули тетиву. Мстислав возложил стрелу. Долго целился в копошившихся у порока татар. Словно опасаясь их спугнуть, не крикнул, а шепнул своим поспешителям:

— Пускай.

На этот раз стрела достигла цели. Она попала в одного из четырех татар, тащивших к пороку камень. Пронзенный ею человек упал, даже не вскрикнув.

— Ай любо-о! — крикнул Мстислав и, обернувшись к Радиму, повелел: — Вот так стреляй.

Меж тем пороки били и били. Сильно разрушали стены, словно жернова, размалывая все в щепки и пыль. Некоторые камни перелетали через стену и попадали в город. Уже лежали убитые, кричали раненые. Со стены летели в сторону татар редкие стрелы, которые по большей части втыкались в тын, не принося вреда. Лишь Радим со своим луком нет-нет да и доставал какого-нибудь татарина.

На Золотые ворота поднялся посыльный из дворца, разыскал Мстислава, передал, что князь Всеволод и епископ к трапезе ждут.

— А и верно, — сказал Мстислав, — перед ратью потешим чрево свое.

Трапезничали в сенях. Все сидели на лавках. Никто не занимал стольца великокняжеского, считалось сие худой приметой при живом-то хозяине. Мстислав сел возле брата, выпил полчума меду и, несмотря на пост, съел добрый кус вепрятины, приготовленной по его велению. Всеволод и воевода не решались при епископе есть дичину, довольствовались рыбой. Сам Митрофан, обиженно поджимая губы, жевал капусту, лучок с хлебом. Не ронял чина своего.

Все молчали. Каждый понимал, что, может, это уже последняя трапеза. Даже епископ не решался заговорить, хотя шел в сени, чтобы обсудить с князьями дело о погребении их брата-мученика Владимира. Он лежал в Дмитриевском соборе, уже прибранный, в гробу, и возле него сидели окаменевшая от горя княгиня Агафья Мстиславовна и безутешная вдова его, Мстислава.