— Это будет чудесно, — и она радостно улыбнулась. Мы настолько редко выделяли себе время для различных вечеринок, что даже вот такие незначительные стали уже Елизаветой восприниматься как праздник. Надо себе установку дать, что ли, хотя бы раз в неделю в люди выбираться. Главное, время на это где-то выкроить.

Елизавета выпорхнула из приёмной, а я кивком указал переминающимся с ноги на ногу мужчинам на кабинет.

— Ну что же, пойдёмте послушаем, что же привело Михаила Михайловича в столь нервное состояние.

* * *

— Знакомьтесь, ваше величество, Леонид Крюков. Архарову Николаю Петровичу известен больше как Лёнька-граф. Как по отчеству, если честно, не знаю, — Макаров развёл руками. Я же в это время разглядывал лицо Крюкова, стараясь не обращать внимания на заплывший глаз. Тонкие черты, тёмные волосы хорошо подстрижены, не заплывший карий глаз смотрит настороженно. Он явно не знает, что его ожидает, и именно это незнание заставляет вора нервничать. Ну что же, его действительно можно принять за графа, кем он и представляется за границей. Надо ещё послушать, как он говорит. Если речь правильная, то не зря он кличку свою получил.

— Ты отчество своё знаешь? — спросил я у Лёньки. Тот вскинулся и так уставился на меня, что, кажется, даже заплывший глаз приоткрылся.

— Иванович, — когда я уже думал, что он мне не ответит, прохрипел Лёнька. Он, похоже, кричал, горло сорвал, потому что другого объяснения его хрипу я не нахожу. Но так ведь именно он дверь открыл Мише, а заодно гвардейцам и архаровцам. Скорее всего, корешей предупредить хотел. — Я не приблудный, — внезапно добавил Лёнька. — Отец мой, Иван Григорьевич Крюков, младшим коллежским асессором был, при экспедиции иностранных дел служил секретарём и переводчиком. Его уже даже на присвоение потомственного дворянства подали, но тут мать померла от чахотки, и…

— И папа спился, — задумчиво ответил я за него. Лёнька только кивнул, недоумённо глядя на меня. — Сколько тебе было лет, когда на улицу попал?

— Тринадцать, — немного подумав, ответил Лёнька. — Меня сразу Маркиз приметил. Я же иностранные языки знаю, грамоте обучен. Да и морда, говорят, смазливая. Он меня в обучение взял.

— Понятно, — я повернулся к Макарову. — Именно поэтому вы на марвихеров настроились, Александр Семёнович?

— Среди них нет неграмотных, ваше величество. Чтобы в высшем обществе промышлять нужно хотя бы отдалённо напоминать дворянина. Или, на худой конец, чиновника с личным дворянством, — ответил Макаров.

— Н-да, такие кадры пропадают, — я задумчиво потёр подбородок. — Но как быть с их страстью к воровской романтике? Опять же «свобода» и подобные бредни, которые им сызмальства вбивают в головы… Ладно этот, с ним ещё можно поработать, он уже в таком возрасте к ним попал, что… — я замолчал и снова осмотрел настороженно следящего за каждым моим движением вором.

— Нужно просто сделать такое предложение, от которого они не смогут отказаться. Если к полевой работе не будут годны, то хотя бы как учителя в моей школе сгодятся, — и Макаров расплылся в блаженной улыбке. Вот же помешанный человек! Но это он, конечно, хорошо придумал, знать бы только, как на этих людей можно повлиять. — Собственно, поэтому я и попросил вас прийти и с Леонидом Ивановичем познакомиться. Возможно, именно вы, ваше величество, подскажете те самые слова, что заставят его отринуть воровскую жизнь и посвятить себя служению Родине.

— И всё-таки почему именно они? — я смотрел на Макарова вопросительно, стараясь понять его логику.

— Как показал пример Горголи Ивана Саввича, у наших дворян есть один маленький недостаток, — проговорил Александр Семёнович, не отводя пристального взгляда от нервничающего всё больше Лёньки.