Я повторил маневр. Самосек снова погрузился в череп твари и… застрял!

Эта секундная задержка стала роковой: когти шарахнули меня по ноге. Бедро обожгла пронзающая боль!

Твою ж мать, сука!

Выдернув клинок, я врезал хищнику ещё раз.

Он застыл, словно чучело, и вдруг рухнул на бок. Из раскроенной башки текла кровь, между зубами вывалился толстый шершавый язык.

Есть!

Но поганое чудище задело меня. И раны от когтей были довольно глубокими. Не говоря уж о том, что на них, сто пудов, находилась инфекция.

Пришлось оторвать штанину, тщательно обработать порезы, зашить и забинтовать. Вот и пригодилась аптечка-то…

Я попробовал сделать несколько шагов. Дерьмо полное! Каждое движение отдавалось острой, пронзающей всю ногу болью. Да и швы наверняка разойдутся при ходьбе. Рано или поздно. А воздействие Еремея наверняка уже кончилось. Он и так, похоже, отдал мне чуть ли не всю свою энергию, учитывая, что длился контакт всего несколько секунд.

Да, ситуёвина хуже не придумаешь…

Тем не менее, солнце клонилось к горизонту. Часы показывали половину шестого. Я провалялся в коптере с утра, потеряв кучу времени.

Нужно идти. Хотя какой в этом смысл, ума не приложу. Если б я был алхимагом, мог бы, по крайней мере, сделать воду. А так у меня дня три прежде, чем я загнусь от жажды. Учитывая раны, скорее всего, меньше. Плюс хищники и ядовитые твари, обитающие в пустыне. И наверняка чующие кровь. Короче, повезёт, если дотяну до завтрашнего вечера.

И всё же, оставаться в разбитом вертолёте казалось ещё менее перспективным. Так что я выбрался наружу, огляделся и понял, что могу понять по солнцу, в какую сторону летел коптер. Но не более того.

Что ж, это полная херня, но ничего другого нет. Пристегнув ножны к ремню, я поковылял через пустыню на северо-восток, надеясь, что рано или поздно она кончится. Лучше, конечно, рано…

Глава 2

Ноги вязли в песке. Пустыня будто норовила засосать меня в свои недра, погрести под слоями кварцевой пыли, замумифицировать сменяющими друг друга палящим жаром дня и пронизывающим до костей холодом ночи. Она жаждала моей смерти, словно падальщик, издали следящий за тем, как медленно умирает его будущий обед.

Раненую ногу я перестал чувствовать часа три назад, ещё до заката. Чудо, что она вообще меня слушалась.

Во рту пересохло, кожа покрылась мурашками от упавшего на пустыню с наступлением темноты холода.

Если б не тело гомункула, я, наверное, уже обессилел бы и потерял сознание. Но было ясно, что долго мне в этой сраной пустыне не протянуть. А вокруг расстилалась только желтовато-белая равнина, и не виделось у неё ни конца, ни края.

Тем не менее, я шёл до самого утра. Как ни странно, больше ни один обитатель песков не появился, чтобы напасть на меня. Возможно, та тварь, которую я убил в коптере, была принесена сюда Штормом?

Лишь через полтора часа после рассвета, когда начала постепенно возвращаться жара, и моя кожа покрылась потом — драгоценной влагой, которую мгновенно высушивал сухой, как ладонь старухи, ветер, — я заметил впереди едва уловимое движение.

Нечто приближалось ко мне, скользя по поверхности песка в едва различимой пыльной дымке. Минут через пять стало ясно, что это большая жёлтая змея.

Я остановился. Пресмыкающееся явно меня заметило и направлялось с конкретной целью. Вот только какой? Змеи не нападают на то, что не в состоянии проглотить — экономят яд. Если, конечно, им не приходится защищаться. Но даже тогда они не торопятся расстаться со своей отравой. Кобра, например, может раз десять ударить преследователя головой в качестве предупреждения, но так и не укусить.

Однако я на тварь точно не покушался и явно был больше, чем она могла сожрать.