Повисла пауза.

Наконец, он спросил:

– Когда закончатся гастроли, мне приезжать к тебе в Гродно?

– Конечно!

– Мне тебя не хватает.

– Егор! Мне тебя тоже не хватает, и я очень очень скучаю. Но обстоятельства иногда выше нас.

С почты он брёл как в воду опущенный. Почему то именно в последнюю неделю февраля, перед отъездом, он особенно ощутил, что Настя ему нужна.

Не потому, что обслуживает обстирывает. С этим справилась бы приходящая тётка рублей за сорок пятьдесят в месяц, на Настю по мелочам он тратил не меньше.

Не потому, что секс бомба в постели. Та же Элеонора, можно не сомневаться, не страдает отсутствием опыта. Не говоря о том, что можно выбрать какую угодно из поклонниц «Песняров».

Важнее другое.

Настя его понимала. Даже недосказанное. Умело обходила болевые точки. Всегда прощала промахи, пока плохо ориентировался в обществе 1982 года. Доверяла и пользовалась доверием.

Этого на раз два не заменишь.

На душе скребли кошки размером с тигра, остро контрастируя с окружающим миром, оживающим после зимы.

В середине марта поветрие весны коснулось Киева, выглянуло солнце. Люди на улице улыбались, русский язык звучал куда чаще украинского, даже речи не шло, чтоб тебя не обслужили за «москальство». После двух концертов первого дня во Дворце спорта весь состав «Песняров» повезли на банкет, присутствовало городское начальство и чины из Министерства культуры Украины, звучали тосты за дружбу народов, за Советский Союз, единый и могучий. Егору казалось, что Киев 1982 года имеет больше общего с Минском, чем с Львовом.

Сбой в продажах пластинок, в отличие от впавшего в меланхолию Юрия, его не особо волновал, пока шли поступления с «Вераса». Вообще, мир позднего социализма поражал изобилием возможностей заработка, как бы противоправных, но практически не наказуемых. С деньгами пока проблем не было. По крайней мере, выплаты за дом, приведение его в божеский вид и покупка автомобиля вполне вписывались в бюджет. Но…

– Егор! – ворвался в его думы голос Светланы Пенкиной, догонявшей быстрым шагом. Несмотря на беременность, уже немного заметную, она сохраняла живость. – Сорок минут до репетиции. Владимир Георгиевич просил не опаздывать.

– Светлана Александровна! Я вам сейчас огромный секрет открою. Владимир Георгиевич ни разу, повторяю – ни разу… Не просил меня опоздать.

– Баламут! Иди уж. Ему нравится, как ты подхватил бас гитару. Не верится даже, что только в руки её взял.

Он ускорил шаг, но не стал обгонять Пенкину, отобрав у неё сумку с какими то покупками.

– Вам не тяжело ездить?

– Тяжело. С каждой неделей больше. Но что поделать? Ребёнок внутри меня и ребёнок рядом со мной. Присмотри за ним в Мексике.

– Наверно, вы всех об этом просите?

– Всех, – призналась она. – И все понимают. Потому что «Песняры» – это Мулявин. Вас всех можно заменить, хоть Кашепарова, Дайнеко, Мисевича и Пеню – сложно.

– А без Мулявина мы только повторим им созданное и заложенное, и этот запас прочности со временем сойдёт на нет.

– Хорошо, что и ты понимаешь. Но скоро уйдешь, к сожалению, – Светлана Александровна улыбнулась с грустинкой. – Я чувствую. Ты себя не нашёл.

– Вы меня гоните?

– Не фантазируй. Просто ты мучаешься из за слишком большого отставания от наших ведущих. Если хочешь удержаться, не спеши и просто делай то, что говорит Володя.

Именно это он делал на репетиции, подыгрывая на бас гитаре «Весёлых нищих», «Русский лес», а ещё томба томба томба, пообещав приличный вариант слов в апреле.