|
Руку не сжимал, поцеловать не пытался, даже не разговаривал. Гликерия Романовна тоже молчала, пытаясь сообразить, как лучше себя вести с этим странным человеком. И отчего это он так напряжен? Губы плотно сжаты, не сводит глаз с извозчика. О, да в этом омуте, кажется, черти водятся! Она ощутила внутри сладкое замирание и рассердилась на себя: не бабься, это тебе не романтическое приключение, нужно Васю спасать. В подъезде Фандорин повел себя еще удивительней. Пропустил даму вперед, но сам вошел не сразу, а после паузы и как-то очень уж стремительно, чуть ли не прыжком. По лестнице взбежал первым, руку при этом держал в кармане пальто. А может быть, он того, испугалась вдруг Лидина. Как теперь говорят, с кукареку в голове? Но отступать было поздно. Она открыла дверь ключом. Фандорин отстранил ее и скакнул вперед. Развернулся, прижался спиной к стене прихожей. Быстро повел взглядом влево, вправо, наверх. В руке у него чернел непонятно откуда взявшийся маленький пистолет. - Что это с вами? - воскликнула не на шутку перепугавшаяся Гликерия Романовна. Сумасшедший следователь спросил: - Ну и где же он? - Кто? - Ваш любовник. Или начальник. Право, уж не знаю, в каких вы с ним отношениях. - О ком вы говорите? - в панике пролепетала Лидина. - Я не пони... - О том, чье задание вы исполняете, - нетерпеливо перебил Фандорин, прислушиваясь. - Штабс-капитан, ваш попутчик. Ведь это он велел вам меня сюда заманить. Но в квартире его нет, я бы почувствовал. Где же он? Она вскинула руку к груди. Знает, всё знает! Но откуда? - Вася мне не любовник, - скороговоркой сказала она, не столько осознав, сколько почувствовав, что сейчас нужно говорить правду. - Он мой друг, и я действительно хочу ему помочь. Где он - не спрашивайте, этого я вам не скажу. Эраст Петрович, милый, я хочу просить вас о милосердии! - О чем?! - О милосердии! Человек совершил оплошность. Пускай с вашей военной точки зрения она считается преступлением, но это всего лишь рассеянность! Разве можно за рассеянность карать так строго? Брюнет наморщил лоб, пистолет сунул в карман. - Что-то я не п-пойму... О ком вы говорите? - Да о нем, о нем! О Васе Рыбникове! Ну, потерял он этот ваш чертеж, так что же теперь, губить хорошего человека? Ведь это чудовищно! Война через месяц или через полгода кончится, а ему на каторгу? Или того хуже? Это не по-человечески, не по-христиански, согласитесь! - и так искренне, так проникновенно у нее это вырвалось, что у самой на глазах выступили слезы. Даже сухаря Фандорина проняло - он смотрел с удивлением, даже с растерянностью. - Как вы могли подумать, что я спасаю своего любовника! - горько произнесла Гликерия Романовна, развивая успех. - Разве стала бы я, любя одного мужчину, зазывать к себе другого? Да, вначале я намеревалась вас очаровать, чтобы помочь Васе, но... но вы в самом деле вскружили мне голову. Признаться, я даже и забыла, ради чего хотела завлечь вас... Знаете, вот здесь вдруг что-то сжалось... - Она положила руку пониже лифа, чтобы рельефнее обрисовался бюст, и без того очень недурной. Гликерия Романовна произнесла глухим от страсти голосом еще несколько фраз в том же роде, не слишком заботясь об их правдоподобии - известно, что мужчины на такие речи доверчивы, особенно, когда добыча столь близка и доступна. - Я ни о чем вас не прошу. И не буду просить. Забудем обо всем... Она запрокинула голову и повернула ее немного вбок. Во-первых, этот ракурс был самый выигрышный, а во-вторых, так было очень удобно ее поцеловать. Прошла секунда, вторая, третья. Поцелуя не было. Открыв и скосив глаза, Лидина увидела, что Фандорин смотрит не на нее, а в сторону. Ничего интересного там не было, лишь телефонный аппарат на стене. - П-потерял чертеж? Рыбников вам так сказал? - раздумчиво произнес следователь. |
