|
К этому времени Гликерия Романовна окончательно утвердилась в положении царицы вечера, а у предмета, конечно, не осталось ни малейших сомнений, что он - наименее привлекательный из всех присутствующих кавалеров. Судя по тому что Фандорин украдкой поглядывал на часы, он уже не ждал от суаре ничего приятного и прикидывал, когда будет прилично ретироваться. Пора! Стремительно (тут уж медлить было незачем) она подошла к седоватому брюнету, попыхивавшему ароматной сигаркой, и объявила: - Вспомнила! Вспомнила, где я вас видела! У взорванного моста. Такое необыкновенное лицо трудно забыть. Следователь (или как он там в своем ведомстве назывался) вздрогнул и уставился на Лидину чуть сузившимися голубыми глазами - надо признать, очень шедшими к подернутым серебром волосам. Еще бы ему не вздрогнуть, от этакого комплимента, и к тому же совершенно неожиданного. - В самом деле, - медленно произнес он, поднимаясь. - Я тоже п-припоминаю. Вы, кажется, были не одна, а с каким-то военным... Гликерия Романовна небрежно махнула: - Это мой приятель. Заводить разговор про Васю было рано. Не то чтоб у нее имелся какой-то заранее выработанный план действий - она слушалась одного лишь вдохновения, но мужчине ни в коем случае нельзя показывать, что тебе от него что-то нужно. Он должен пребывать в уверенности, что это ему кое-что нужно, и в ее воле - дать это заветное кое-что или не давать. Сначала нужно заронить надежду, потом отобрать, потом снова пощекотать ноздри волшебным запахом. Умная женщина, которая хочет привязать к себе мужчину, всегда чувствует, какого он типа: из тех, кого в конце концов придется накормить, или тех, кто должен оставаться вечно голодным - послушней будет. Рассмотрев Фандорина вблизи, Лидина сразу поняла, что этот не из платонических воздыхателей. Если долго водить за нос, пожмет плечами и уйдет. Тем самым вопрос переходил из фазы тактической в нравственную и, если без экивоков (а Лидина всегда старалась быть с собою предельно честной), мог быть сформулирован следующим образом: возможно ли дойти во флирте с этим человеком до самого конца - ради Васиного спасения? Да, она была готова к этой жертве. Почувствовав это, Гликерия Романовна испытала нечто вроде умиления и тут же принялась оправдывать подобный поступок. Во-первых, это будет не разврат, а чистейшей воды самоотверженность - причем даже не из-за страстной влюбленности, а из-за бескорыстной, возвышенной дружбы. Во-вторых, так Астралову и надо, он заслужил. Конечно, если б Фандорин оказался жирным, с бородавками и запахом изо рта, о таком жертвоприношении не могло бы идти и речи, но англизированный следователь был хоть и немолод, но вполне привлекателен. И даже более чем привлекателен... Весь этот вихрь мыслей пронесся в голове Лидиной за секунду, так что сколько-нибудь заметной паузы в разговоре не образовалось. - Я видела, вы нынче не сводили с меня глаз, - сказала она низким, вибрирующим голосом и коснулась его руки. Еще бы! Она всё делала для того, чтобы гости не забывали о ней ни на минуту. Брюнет возражать не стал, честно наклонил голову. - А я на вас не смотрела. Совсем. - Я з-заметил. - Потому что боялась... У меня ощущение, что вы появились здесь не просто так. Что нас свела судьба. И от этого мне стало страшно. - С-судьба? - переспросил он со своим едва заметным заиканием. Взгляд у него был какой надо - внимательный и, кажется, даже оторопевший. Лидина решила не тратить времени попусту. Чему быть - того не миновать. И - бесшабашно, как головой в омут: - Знаете что? Уедем отсюда. К черту ужин. Пускай сплетничают, мне всё равно. Если Фандорин и колебался, то не более чем мгновение. Глаза сверкнули металлическим блеском, голос прозвучал сдавленно: - Что ж, едем. *** По дороге на Остоженку он вел себя непонятно. Руку не сжимал, поцеловать не пытался, даже не разговаривал. |
