|
Дело было швах: револьвер очкастый сунул за пояс, а в руках держал черный сверток, причем пальцы запустил внутрь - надо думать, сжимал стеклянный взрыватель. Чуть надавит - и мина жахнет, а от нее взорвутся остальные семь. Вон они, на верхней полке, под мешковиной. - Вы не похожи на инженера, - сказал бледный как смерть юноша, разглядывая пыльную одежду мнимого грузчика. - Вы тоже не похожи на п-пролетария, - парировал Эраст Петрович. Вагон был бескупейный, он представлял собой длинный проход с деревянными скамейками по обе стороны. В отличие от галдящей перронной публики, заложники сидели тихо - чувствовали близость смерти. Лишь откуда-то донесся женский голос, слезливо бормочущий молитву. - Тихо ты, идиотка, сейчас подорву! - крикнул юноша страшным басом, и молитва оборвалась. Опасен, крайне опасен, определил Фандорин, заглянув в расширенные глаза террориста. Не красуется, не истерику закатывает - в самом деле взорвет. - Из-за чего задержка? - спросил Эраст Петрович. - А? - Я же вижу: вы смерти не боитесь. Тогда чего тянете? Почему не раздавите взрыватель? Что-то держит вас. Что? - Вы странный. - Очкастый облизнул белые губы. - Но вы правы... Всё не так. Всё должно было не так... Задешево пропадаю. Обидно. И она десять тысяч не получит... - Кто, ваша мать? От кого не получит, от японцев? - Да какая мать! - сердито дернулся юноша. - Ах, как славно было придумано! Она бы ломала голову: кто, откуда? А потом догадалась бы и благословила мою память. Россия прокляла бы, а она бы благословила! - Та, которую вы любите? - кивнул Фандорин, начиная догадываться. - Она несчастна, несвободна, эти деньги спасли бы ее, позволили начать новую жизнь? - Да! Вы не представляете, какая мерзость эта Самара! А ее родители, братья! Скоты, сущие скоты! Пускай она меня не любит, пускай! Да и зачем любить живой труп, выхаркивающий собственные легкие? Но я и с того света протяну ей руку, я вытащу ее из трясины... То есть вытащил бы... Молодой человек простонал и затрясся так, что черная бумага зашуршала у него в руках. - Она не получит деньги, потому что вы не сумели взорвать мост? Или туннель? - быстро спросил Эраст Петрович, не сводя глаз со смертоносного свертка. - Мост, Александровский. Откуда вы знаете? Хотя какая разница... Да, самурай не заплатит. Я погибаю зря. - Значит, вы всё это из-за неё, из-за десяти тысяч? Очкастый мотнул головой: - Не только. Я хочу России отомстить. Гнусная страна, гнусная! Фандорин опустился на скамейку, закинул ногу на ногу и пожал плечами: - Большого вреда России вы теперь нанести не сможете. Ну, подорвете вагон. Убьете и покалечите сорок бедных пассажиров третьего класса, а ваша дама сердца останется чахнуть в Самаре. - Он помолчал, чтобы молодой человек как следует вдумался, и энергично произнес. - У меня есть идея получше. Вы отдаете мне взрывчатку, и тогда девушка, которую вы любите, получит десять тысяч. А уж Россию предоставьте ее собственной судьбе. - Вы меня обманете, - прошептал чахоточный. - Нет. Даю слово чести, - сказал Эраст Петрович, и таким тоном, что не поверить было нельзя. На щеках бомбиста выступили пятна румянца. - Не хочу умирать в тюремной больнице. Лучше здесь, сейчас. - Это как вам угодно, - тихо сказал Фандорин. - Хорошо. Я напишу ей записку... Юноша вытащил из кармана блокнот, лихорадочно застрочил в нем карандашом. Сверток с бомбой лежал на скамейке, теперь Фандорину ничего не стоило им завладеть, но инженер не тронулся с места. - Только, пожалуйста, коротко, - попросил он. - Пассажиров жалко. Ведь для них каждая секунда мучительна. Не дай Бог, кого удар хватит. - Да-да, я сейчас... Дописал, аккуратно сложил, отдал. - Там имя и адрес... Лишь теперь Фандорин взял мину и передал ее в окно, подозвав жандармов. За ней последовали и остальные семь: очкастый осторожно брал их, подавал Эрасту Петровичу, тот спускал вниз. |
