Изменить размер шрифта - +
Франсис опять зарыдала. Колокол мерно звонил. Издалека донесся звук, похожий на ружейную стрельбу.

 

25

 

В ярком солнечном свете Эндрю и Кэтел мчались вниз по Блессингтон-стрит. Небо, безоблачное, бледно-золотое, слепило им глаза. Между ними болтался, скрывая наручники, чей-то макинтош, который Эндрю догадался прихватить, когда Кэтел тащил его через прихожую на улицу. Ноги их скользили на тротуарах, еще не высохших после дождя, и мокрые солнечные дома отзывались эхом на стук их шагов, а они неслись, то сшибаясь вместе, то отлетая друг от друга, насколько пускали скованные руки.

Солнце припекало. Теперь они наладились бежать в ногу. Но к тому времени, как они добежали до церкви Финдлейтера, Эндрю заставил Кэтела сбавить скорость. Кэтел задыхался, каждый его выдох был как жалобный вскрик, и лицо, на которое по временам взглядывал Эндрю, напряженное, перекошенное страхом, было так же нелепо и уродливо, как за час до того голова Лазаря. Теперь они шли быстрым, подпрыгивающим шагом. Встречные поглядывали на них с беспокойством, а из переулков тут и там появлялись люди с мрачно сосредоточенными лицами и спешили вниз, к центру города. Несколько человек уже обогнали их бегом. Над головой, как легкий балдахин, навис ропот возбужденных голосов. Дублин, немножко удивленный, немножко озадаченный, словно начинал понимать, что сегодня необычный день в его истории.

Когда они вышли мимо Ротонды к верхнему концу Сэквил-стрит, впереди послышалась ружейная стрельба, а потом, как бы в ответ, частые выстрелы где-то в другой части города. Ропот утих, и прохожие, пока еще немногочисленные, точно сбились вместе в неосознанном общем устремлении, уже ощущая себя толпой, подгоняемой таинственной силой исторического события. Прозвучал чей-то нервный смех. И снова стрельба.

Поперек Сэквил-стрит уже протянулся полицейский кордон, и позади него люди стояли в четыре, в пять рядов. Эндрю и Кэтел протиснулись вперед и через плечи полицейских увидели широкое пространство улицы, совершенно пустое. Эта неожиданная пустота больше, пожалуй, чем что-либо другое, открыла удивленным зрителям всю необычность происходящего. Почтамт выглядел очень странно: стекла во всех окнах были выбиты и проемы заложены мебелью. Здание уже казалось затаившимся, осажденным, чем-то жутко напоминало крепость. Огромный плакат на фасаде гласил: «Штаб временного правительства Ирландской республики». А выше, на месте привычного английского флага, реял яркий зеленый флаг со словами «Ирландская республика», выведенными на нем белыми буквами. Было в этой картине что-то миниатюрное, дилетантское, ненастоящее, словно черта между сном и явью оказалась перейденной на ощупь, почти незаметно.

И вот на глазах у притихшей толпы под портиком почтамта появился человек и стал что-то громко читать перед пустой улицей по бумаге, трепетавшей от ветра у него в руке. Пока голос его, слишком далекий, чтобы можно было что-нибудь разобрать, высоко звенел в ясном солнечном воздухе, стоявший возле Эндрю человек с полевым биноклем сказал: «Это Патрик Пирс». Слов Пирса Эндрю не слышал, но позже читал их много раз и много дней подряд — каждое утро они появлялись на афишах, расклеенных по всему городу. «Ирландцы и ирландки! Именем Бога и умерших поколений, от которых мы ведем наши древние национальные традиции, Ирландия через наше посредство призывает своих детей под свое знамя и выступает на борьбу за свою свободу…»

Теперь фигура Пирса исчезла из-под портика почтамта, и пустынная улица на солнце казалась спокойной, почти сонной. Толпа опять негромко загудела, охваченная смутным, тягостным волнением, похожим на чувство вины.

— И чего англичане его не прихлопнули, пока он там стоял?

— Да у них-то и оружия нет.

— Надо же было этим треклятым шинфейнерам учинить такое в день скачек, да еще погода как назло хорошая.

— Дураки, кровопийцы, лошадь убили!

В просвет между дергающимися головами полицейских Эндрю и правда увидел убитую лошадь.

Быстрый переход