— Ночью надо пройти как можно больше,— сказал им у границы пустыни Конан.— Идти днем будет гораздо труднее.

Прошагать всю ночь напролет не получилось — часа через два усталость предыдущего дня лишила путников последних сил, и решено было пожертвовать остатками ночи для сна.

Когда солнце прошло уже полпути от горизонта к зениту, когда искатели Гиль-Дорад, проснувшись и перекусив, снова двинулись в путь, вдруг налетел сухой беспощадный ветер. Пустыня скинула ночное покрывало и открыла свое истинное лицо.

Никто из путников не смог бы сказать, сколько бушевала слепящая, удушающая буря. Казалось, вечность. И как долго они шли, преодолевая противодействие воздушной стихии, стремящейся отбросить их назад, сбить с ног. Казалось, бесконечность. И откуда взялись силы не упасть в изнеможении, выстоять под палящими лучами солнца-убийцы, не потерять друг друга в этом море беснующегося песка…

Ветер стих в одно мгновение, будто кто-то произнес заклинание. Путники попадали на землю.

— Воды… Пить…— шептали их опаленные губы.

— Понемногу. Воду надо беречь. По глотку.— Видно было, что и несгибаемый Конан порядком измотан отбушевавшим вихрем.

Нагревшаяся во флягах вода казалась сказочным даром, угощением богов. Она возвращала к жизни.

— Хватит, Омигус, довольно! — Только властный окрик киммерийца заставил циркового мага оторваться от горлышка фляги.

— Как мне все надоело! — захныкал артист.— Будь проклята твоя чертова Гиль-Дорад вместе с горами и пустынями. Пусть провалится в преисподнюю твоя волшеб… Что?

Это кхитаянка выкрикнула что-то резкое и непонятное.

— Помолчи… коллега,— прозвучал усталый голос Ловара.— Не позорься. Женщины — и те не стонут.

— А что ты мне указываешь? — попытался крикнуть Омигус» но от сухости в горле закашлялся.— Тебе-то что за дело?

— Я хочу дойти до Гиль-Дорад,— хрипло ответил колдун.— И собираюсь дойти…

Циркач пробурчал что-то себе под нос и отвернулся.

— Долго отдыхать не придется. Потом. Вечером. Когда будет не так жарко,— бесстрастно продолжал Ловар, будто забыв об Омигусе, и мельком глянул, где, в какой части небосвода пребывает светило, по которому они держали направление,— Как полагаешь, Конан?

— Согласен,— ответил тот, в который раз поражаясь выносливости колдуна. Отсутствие воды и тени истощило даже силы киммерийца.— Ты как, Луара?

Та попыталась улыбнуться в ответ.

* * *

Шли они медленно, но шли. И по пути не встречали никаких признаков жизни. Кроме песка — вообще ничего. И так до самого горизонта. Они просто двигались навстречу желанному вечеру, сулящему хоть какое-то отдохновение.

* * *

Конан, возглавлявший отряд путников, вдруг застыл на месте и резко вскинул правую руку, призывая идущих следом замереть. Мускулы на теле варвара напряглись, глаза тревожно обшаривали окружающие их пески.

Путешественники не двигались, но недоуменно переглядывались: что могло встревожить их предводителя, когда кругом лишь безжизненные барханы, перетекающие один в Другой, отчетливо просматривающиеся, придавленные жарой и тишиной?

— Движение,— вдруг прошептал Ловар, но так тихо, что даже сам себя не услышал.

Именно движение и почувствовал Конан, почувствовал где-то рядом, совсем близко от них. Но он не мог дать название тому, на что отреагировало его обостренное чутье, что пронзило его тело и мозг, предупреждая об опасности. И что не увидели глаза…

Омигус повернул голову к остановившемуся рядом Ловару, собираясь сообщить, что варвара, мол, хватил-таки солнечный удар, но слова застряли в горле, потому что взгляд его, скользнувший поверх плеча колдуна, наткнулся на это.