Изменить размер шрифта - +

     Не  отрываясь взглядом от крутого серпантина дороги,  Штирлиц думал о
том,  что  всякого рода пересеченность взаимосвязанных случайностей влияет
на человеческие судьбы,  а порой и на судьбы государств таким образом, что
нет-нет да  и  появляется вновь гипотеза о  заданной изначальности земного
бытия,  о существовании некоего фатума,  говоря иначе, рока, определяющего
все и  вся на  планете,  включая тайну рождения личности и  закономерность
гибели  ее  в  то  или  иное  мгновение,  угодное некоей  раз  и  навсегда
составленной программе.
     Если  принять  эту  гипотезу  безоговорочно,  то,  видимо,  страдания
л и ч н о с т е й  могли быть уменьшены,  а то и вовсе сведены к минимуму:
вопрос здесь во  времени,  ибо  если  воспитатели  человечества  взяли  бы
гипотезу за истину и посвятили пару столетий ее канонизации,  тогда всякая
боль,  обида,  гнев,  ревность,  несправедливость, бедность, смерть друга,
голод   детей  принимались  бы  людьми  как  необходимость,  сопутствующая
развитию,  противиться которой,  а уж тем более бороться с ней  -  занятие
пустое и смехотворное.
     История человеческих верований,  к  счастью,  оказалась неподвластной
развитию религий,  материализованных как в личностях святых, которые несли
свой крест,  так и в именах отцов церкви,  считавших страдание проявлением
божественного начала  в  человеке  и  посему  с  легкостью отправлявших на
костры и в темницы всех тех,  кто мыслил инако,  кто хотел считать   м и р
своей  собственностью,    а   з н а н и е   той  счастливой  отличительной
особенностью, которая позволила человеку приручить коня и добыть огонь.
     Наивно утверждать абсолютный примат добра  или  зла,  существующих на
земле,  считал Штирлиц.  Развитие - это постоянная борьба двух этих начал,
будь то  старое или  новое,  доброе или злое,  умное или глупое:  дурак не
поумнеет,  старик не  сделается юношей,  а  кроткий ангел не превратится в
палача.
     Видимо,  лишь  точное определение человеком своего истинного места  в
этом  постоянном противоборстве может  -  в  конечном итоге -  объяснить и
оправдать смысл его существования.
     Если  отказаться  от  заманчивой,   успокоительной  и   расслабляющей
гипотезы,   позволяющей  считать   прогресс  запрограммированной  системой
взаимодействия случайностей,  и остановиться на том,  что развитие -  есть
форма борьбы противоположностей,  тогда поступки человека, направленные на
защиту идей,  служению которым он себя посвятил,  обретают совершенно иной
смысл и  даже частный проигрыш так или иначе обернется конечным выигрышем,
поскольку суммарное значение п о с т у п к о в  д о б р а  рано или поздно
обретет смысл   к а ч е с т в е н н о г о   абсолюта в извечном сражении с
п о с т у п к а м и  з л а.


     Выбирая свой путь,  Штирлиц - тогда и не Штирлиц вовсе, и не Исаев, и
не  Юстас,   а  Всеволод  Владимиров  -  определил  своим  главным  врагом
венценосную дикость и  жандармское варварство.
Быстрый переход