|
- Ну, это зависит от интонации, - сразу же поняв Вышинского, сказал нарком. - Попросите размножить это письмо, я думаю, его стоит показать товарищу Сталину и членам Политбюро. И вызовите Гавриловича. Он ведь не просто посол, он один из лидеров оппозиции в Белграде. Задайте ему вопрос в лоб: нужен им договор с нами или нет? - Позавчера Гаврилович сказал, что этот вопрос зависит от того, как будут развиваться отношения между Белградом и Лондоном. - Позавчера у нас не было этой информации, - сказал Молотов и тронул рукой письмо Потапенко. - Перед тем как мы будем докладывать этот вопрос товарищу Сталину, прощупайте Гавриловича: кто такой Рибар? Мера весомости Симовича? И - главное: сломает Гитлер Цветковича или тот сможет устоять и не пойти на требование Берлина? Цветкович почувствовал, как у него занемела рука в локте. <Видимо, растянул сухожилие, когда играл с Миланом, - подумал он. - Если все это кончится, я уеду в Дубровник и полежу на солнце, и все пройдет - без массажей и утомительного лечения токами высокой частоты>. Он надел очки, пробежал текст, напечатанный на немецком, итальянском, японском и сербском языках, быстро подписал все четыре экземпляра документа и, дожидаясь, пока Риббентроп, Чиано и адмирал Ошима так же молча, как и он, подписывают протокол о присоединении Югославии к Тройственному пакту, внимательно осмотрел большой зал и, встретившись взглядом с пустыми глазами купидонов, глазевших на него с высокого лепного потолка, снова вспомнил пятилетнего племянника Милана - драчуна, который так любил возиться с ним на широкой тахте, застланной волосатым крестьянским ковром, присланным в подарок болгарским премьером Георгиевым. <Господи, о чем я? - вдруг ужаснулся Цветкович и быстро глянул вокруг себя, словно испугавшись, что мысли его могут быть услышаны. - Как же я могу об этом в такой момент?!> Он вспомнил - со стремительной четкостью - весь этот март; встречу князя-регента с Гитлером, когда тот терзал свою левую руку, то и дело ударяя по ней белыми пальцами правой, словно проверяя, чувствует ли кожа боль, и, глядя поверх голов югославских представителей, громко отчеканил: <Мы можем ждать еще две недели! Либо - либо! Если Югославия присоединится к пакту, война обойдет ее границы; если же Югославия решит остаться в стороне - я умою руки. Ваше предложение о договоре дружбы - неприемлемо>. Он вспомнил, как после этого разговора в Брехтесгадене германские танки вошли в Болгарию и устремились к югославским границам и как болгарский посол путано и унизительно объяснял ему вынужденность этого шага Софии. Цветкович вспомнил и то, как представитель Рузвельта полковник Донован, прибывший из Афин, грохотал в его кабинете: <Одумайтесь! Присоединение к Тройственному пакту запятнает вас позором! Мы не останемся равнодушными к этому шагу!> Он ясно увидел лицо британского министра Антони Идена, который прилетел в Белград в те же дни: <Лучше война, чем позор сговора с Гитлером! Мы победим Гитлера - рано или поздно. |
