— Ты шутишь? — наконец вымолвил Владимир, продолжая во все глаза глядеть на друга, словно видел его впервые.

— Ну, чего ты уставился? — немного сердясь и чувствуя неловкость, нахмурился Семен.

— Тамара?

— Конечно…

Володе нравилась спокойная, властная Тамара Громова, нравилась ее величественная красота, достоинство, с которым она умела себя держать, но он никогда не предполагал, что отношения Тамары и Семена сложатся таким образом, хотя Сема не однажды рассказывал ему о своих встречах с ней.

— Она очень хорошая девушка, очень! Но, Сема, ты не поторопился?

— Чувство не терпит, — с глубокой убежденностью воскликнул Гербов и, достав платок, стал для чего-то вытирать лицо. — И что изменится, если мы твердо решили? Она закончит институт… Сейчас ее родители здесь, а вообще живут на Дону. Ты знаешь, как дорого для меня все то, чего я лишен был с детства, — семья, родные люди…

Он умолк, потом продолжал:

— Мы с Тамарой однолетки, но она кажется мне старше. Она такая сердечная. Что-то есть в ней даже материнское… Я не могу тебе объяснить.

— Ты прости, Сема, мои глупые разговоры. Я желаю тебе самого большого счастья… А мы с Галей не говорили об этом. Время многое проверит… Хотя проверять-то и нечего, мы очень верим друг в друга.

Чем меньше предметов оставалось сдать на экзаменах, тем беспокойнее становилось на душе у Владимира: а вдруг, а вдруг как раз на предпоследнем, на последнем и произойдет что-то непредвиденное? Он умышленно обходил мысль о той минуте, когда на плечи лягут золотые погоны, отгонял это видение, как преждевременное, нескромное: «Рано об этом думать, сначала сдай как следует экзамены». Но какой-то голос нашептывал: «Сколько лет шел ты к цели и теперь скоро будешь равноправным членом офицерской семьи. Скоро!»

И вот уже сдан последний экзамен «на две звездочки», как шутливо говорили курсанты, а беспокойство не улеглось. Когда же привезут приказ военного министра? За приказом уехал начальник строевого отдела. Человек до того времени малозаметный, он неожиданно стал фигурой первостепенной важности. Только и было разговоров:

— Майор Федорчук не приехал?

— Что-то долго нет нашего майора Федорчука!

— Как-то там наш майор Федорчук?

Геннадий, опережая события, надел хромовые сапоги и офицерский китель с курсантскими погонами. Степенно расхаживая по двору, мурлыкал:

— Из какой оперы? — не выдержав, спрашивает его Снопков.

— Приметы моряков… — небрежно поясняет Пашков.

— Изучаешь?

— Пора, — снисходительно отвечает Геннадий.

Он шел в морскую пехоту и уже предвкушал, как будет выглядеть в морской форме. Отец ничего не имеет против такого выбора, и это тоже было приятно. «Ай да Геша, — сам себя мысленно хвалил он. — Сколько километров исхожено, картошки перечищено, полов надраено! А все же выдержал! Ничего, ничего, мы еще покажем!»

Павлик, раздобыв ремень с новехонькой, поскрипивающей портупеей, вечером в спальне рассказывал, захлебываясь:

— Комендантский патруль в городе уже понимает, кто мы! Если что немного и допустишь, — смешение формы или что, — не забирают, как раньше!

Все знали: он фантазирует, но слушали с удовольствием.

А у Садовского все эти дни не сходила с лица блаженная улыбка: он действительно сдал по первому разряду.