Девятый день процесса 12 февраля открылся речью Генерального прокурора Трейна. И речь эта оказалась воистину удивительной!

Вся она оказалась построена на доказательстве полной аналогии убийства Абии Эллиса с т.н. «делом профессора Уэбстера» – тем самым, которому посвящён другой очерк настоящего сборника [речь идёт об очерке «1849 год. Таинственное исчезновение Джорджа Паркмена»]. Интересно то, что Генпрокурор в своей речи процитировал весьма значительный кусок речи Генерального прокурора Клиффорда на суде по обвинению профессора Уэбстера в убийстве Паркмена, произнесённой 23 годами ранее. Процитированный фрагмент был посвящён объяснению возможности и допустимости косвенных улик на процессе, грозящем подсудимому смертной казнью [в практике англо-американского правосудия смертный приговор обычно выносится при наличии прямых улик, доказывающих вину подсудимого. Вынесение смертного приговора, основанного исключительно на косвенных уликах, представляется своего рода нонсенсом, хотя формального запрета на это нет.].

Со стороны главного обвинителя, конечно же, имела место явная юридическая халтура. Правоприменение в Америке прецедентное, то есть ссылки на имевшие место ранее аналоги допустимы, но прямое цитирование такого рода обоснований по другим делам вряд ли можно считать уместным, поскольку нет абсолютно одинаковых уголовных дел. Чарльз Трейн явно поленился обдумать собственную аргументацию – а возможно, и попросту её не нашёл – и потому без долгих раздумий прочитал фрагмент речи другого генпрокурора по другому делу… ну, а что такого, кто запретит ему это сделать? Он же Генеральный прокурор штата!

В заключительной речи главного обвинителя появились аргументы, которых не было в его вступительной речи [т.е. в обвинительном заключении по делу]. Совершенно очевидно, что произошло это в силу понимания стороной обвинения несостоятельности и слабости своей базы. Теперь Генеральный прокурор сделал особый упор на то, что вечером во вторник 5 ноября бочки в конюшне находились, а поутру исчезли. Аргумент, конечно же, смехотворный, учитывая, что бочки изначально никто не пересчитывал и их движение (покупку, продажу, передачу третьим лицам и т.п.) не отслеживал.

Кстати, сами же правоохранительные органы этим вопросом и не озаботились. Хотя должны были…

Другой интересный момент в речи Генпрокурора связан с тем, что тот признал показания Элизабет и Лиззи Портер «корректными». Это признание следует признать довольно неожиданным, поскольку рассказы матери и дочери о встрече с Абией Эллисом вечером 5 ноября явились для стороны обвинения – уж простите автора за метафору! – костью в горле. Главный обвинитель пошёл даже на то, что видоизменил первоначальную версию событий – ту самую, что озвучивалась в обвинительном заключении. Теперь, по мнению Трейна, убийство произошло в интервале «полчаса – час после 9 часов вечера» [т.е. в интервале 21:30 – 22:00].

Это была совершенно очевидная уступка защите, которой сторона обвинения не смогла ничего противопоставить.

В тот день Генеральный прокурор Трейн казался бледной копией самого себя. От прежнего напора, апломба и внушительности не осталось и следа – всё это рассеялось точно так же, как рассеялась без следа «убедительная» аргументация, с которой сторона обвинения начинала процесс. Теперь главный обвинитель ни единым словом не упомянул «прямые» улики в виде брызг крови на досках конюшни и следов крови на одежде подсудимого.