|
Если надо, иди. Но я хочу тебя предупредить. Там… Он замолчал, подбирая слова, а может, просто подстегивал мой интерес. — Что там? — не выдержал я. — Там сложно. Там ничему нельзя верить. Там не всё так, как кажется. То, что ты видишь, или слышишь, не всегда существует здесь и сейчас. Иногда не существует вовсе. Верить можно только себе. Слушай себя. И не ходи в червоточину. — Что, — не удержался я, — боишься конкуренции? Антон растянул губы, снова напомнив улыбающегося Будду. Тот, кстати, тоже был просветленным. Ощутил свою связь с каждой клеткой бытия, почувствовал себя каждой частичкой мироздания и просветлел, если я правильно помню. — Конкуренции я не боюсь. Я боюсь за тебя. В червоточине был не только я. Если повезет, увидишь тех, кто оттуда вышел. Это трудно объяснить, но там у всех всё по-своему. — У каждого своя стена, — припомнил я. — Ты очень верно сказал, — кивнул Антон и поднялся. — Именно так. — Это не я сказал. — Все равно — верно. Он развернулся и пошел обратно. У меня были вопросы, но он, видимо, посчитал, что сказал достаточно. — Погоди, — позвал я, догоняя. — Надо бы вернуться. Что-то не так. Вдалеке хрустнула ветка. Антон прибавил ходу. Я шел за ним, след в след. Впереди, между деревьев, заплясал огонек костра. Просветленный сбавил шаг. У костра мирно сидели ребята Антона. Марта болтала, смеялась и трескала что-то из котелка в промежутке между разговорами. Просветленный подошел ближе к своей ватаге и встал чуть в стороне, у дерева. Удачно он сбежал от вопросов. Я хотел знать, что случилось. Хотел спросить, что произошло. Хотел уточнить подробности, выяснить хоть что-то про устройство мира. У меня были вопросы и про другую червоточину, в Сколково, и про пустой слой. Как случилось, что здесь никого нет? У меня было много самых разных вопросов. А он поманил меня историей и сбежал. Почему? Потому ли, что у него на самом деле не было ответов? Или потому, что он не хотел ими делиться? Я встал рядом с деревом, возле Антона. — А стена, — спросил шепотом, — стена она такая же, как сама червоточина, или другая? Что увидишь, если войти в нее с открытыми глазами? Антон рассмеялся вдруг громко и открыто. Ответил тоже громко. — Я видел очень яркий свет. Что-то тихо прошуршало сзади, и чья-то рука прижала к горлу Просветленного широкое лезвие. Страшное, необычное, похожее на мачете. Я дернулся от неожиданности. Тут же в спину, чуть ниже лопаток уперлось острое и твердое. Как будто чуть левее позвоночника легонько ткнули ломом. — Хочешь увидеть еще что-то, делай, что говорят. Голос прозвучал хрипло и удивительно знакомо. Эту хрипотцу, не наигранную и не простуженную, я бы узнал где угодно. За спиной затрещали ветки. Широко. Справа и слева. Люди, что подошли сзади, со двора, уже не таились. Судя по всему, их было много. Парни Антона встрепенулись. Заметили неладное, но было поздно. Краем глаза я видел человек пять с ломами, арматурой, топорами. Они неторопливо выходили из-за деревьев. А апостолы Просветленного были хоть и не доходяги, но с пустыми руками против озверевшей стаи. Да и проворонили все на свете. Хоть бы охрану выставили. О чем думали? В том, что сзади звери, я не сомневался. — Никому не дергаться, — продолжал командовать невидимый мне предводитель чужаков. — Всю жратву сюда. Шмотки вытряхиваем. Всё, что есть. У костра мелькнуло бледное лицо Марты. Девчонка медленно поднялась на ноги. Грохнулся и покатился по земле котелок. Человек, державший Антона, качнулся вперед, и я увидел его. Борис был страшен. Лицо заострилось, приобрело нездоровую худобу. Морщина на лбу стала глубже и резче. |
