|
Будь снаружи еще хоть кто-нибудь, и имей они что-то против нас — уложили бы слепыми прямо на выходе. Но мужик был один, и настрой его не казался агрессивным. Хотя росту в дядьке было за метр восемьдесят, и ширина плеч соответствующая. Мы стояли втроем возле разбитых дверей и жмурились от солнца, пытаясь разглядеть друг друга. Мужик перестал щуриться первым. Протянул широкую ладонь. — Колян, н-на, — представился он, глядя на Бориса. И зачем-то добавил, повернувшись ко мне: — Николай Витальевич. — Борис, — поздоровался брат. — Глеб, — в свою очередь пожал я протянутую руку. Ладонь у Коляна оказалась мозолистой и крепкой. Мужик явно не в офисе штаны просиживал. Простецкую рожу избороздили глубокие морщины, на щеках топорщилась недельная щетина, в висках просвечивала пепельная седина. Если судить по внешности, то ему было лет пятьдесят. Плюс-минус. Колян хохотнул: — Мужики, н-на, а вы не в Борисоглебске часом родились? — Нет, — улыбнулся я грубой шутке. — У нас мама учитель истории. Колян угукнул, но по физиономии было ясно, что ничего не понял. — Ты откуда огонь взял? — поинтересовался Борис. Новый знакомец приосанился, со значением выудил из кармана очки, повертел ими перед носом. Поведал гордо, словно только что получил яблоком по башке и делился открытием всемирного тяготения: — Линза. Солнышко. Бумажка. Под последнее слово он кивнул на валяющийся возле дверей братов портфель, который я оставил возле входа. О как. А я со своими линзами не догадался такой фокус проделать. Борис мрачно посмотрел на Коляна, перевел взгляд на меня. — Значит, мой договор посреди улицы бросил, — напряженно констатировал он. Повернулся к мужику: — А ты из него факел сделал. — Не сердись, Боряныч, — потупился Колян. — Там еще много бумаги. Не на один костер хватит. — Угу. Три юриста с этим договором конодребились неделю. Понадобится, еще заходи. Ладно, — резко выдохнул брат, гася злобу. — Новый нарисуем. Колян, кажется, опять ничего не понял. — Да ладно, н-на, — виновато пробормотал он. — Я ж не со зла. — Проехали. Надо костер развести и факелы соорудить, пока солнце не село. На то, чтобы запалить костер, ушло не больше получаса. Веток приволокли много. Те, что были поменьше, ломались об колено. Какие потолще — Борис подрубал лопаткой. Факелы тоже оказались не проблемой. Колян нашел за магазином сорванные с крыши куски рубероида. Намотанный на палки и подожженный, он светил куда дольше, чем горящая бумага. В отличие от брата, Колян бубнил без умолку. Жил он тут неподалеку. То есть, вообще-то, он жил далеко, в Калужской области, но там ему все надоело, и Колян дернул в столицу на заработки. Давно. Потом какое-то время торчал в Москве, какое-то время — под Москвой, работая кем ни попадя и где придется. Жил и сожительствовал, пил со студентами по общагам и… с кем он только не пил. Потом устроился в одну лавочку сторожем. Тут, совсем рядом. Проторчал там год. А потом заснул и проснулся сегодня. Тот день был хороший, тихий. Начальства не предвиделось. Колян накромсал хлебушка, откупорил килечку в томате, вскрыл пузырь, и понеслось. На вечер была заначена вторая бутылка и вино для Клавки, которая обещала заглянуть. Когда Колян проснулся, что-то было не так. И с ним самим, и вокруг. Сперва думал, что вырубило спьяну, грешил на похмелье. Потом понял: не так всё. И похмелье ни при чем. Мутный и непонимающий, добрел до шоссе, перемахнул через дорогу. Искал… Не, не Клавку. Пес с ней, с Клавкой. Людей искал. Слава богу, нашел… Я слушал вполуха. В большей части этого трепа не было никакого смысла, но, по крайней мере, он разрушал жуткую тишину. |
