-  Вот так, - сказал Сигизмунд.

    Вика повторила еще раз:

    -  Гайтс.

    -  Да, так. Это значит - «коза». Только чуть-чуть более протяжно.

    -  Гаайтс, - еще раз выговорила Вика.

    -  Нет, теперь короче.

    Они записали еще десятка два слов. Сигизмунд сам удивился тому, как много он, оказывается, их знает.

    Потом Вика спросила, может ли он построить связную фразу.

    …В принципе, есть же видеокассета с записью лантхильдиного голоса. Но про кассету лучше не говорить. Там, кроме всего прочего, заснята лунница…

    Пока Сигизмунд терзался сомнениями, Вика вдруг лукаво произнесла, удивительно точно воссоздавая лантхильдину интонацию:

    -  Аттила хайта мик Виктория Викторовна…

    Сигизмунд покраснел.

    -  Аттила - это имя? - спросила Вика. Она сделалась очень собранной и деловитой.

    -  Нет. Аттила - это «отец».

    -  Отец? - Она подняла брови. - Атта?

    -  Да, атта.

    Вика неожиданно попросила у него сигарету. Закурила. Спросила:

    -  «Хайта» - это «зовет», «называет», да?

    Он кивнул.

    Она потушила окурок.

    -  Сигизмунд, а как сказать - «звал» или «буду звать»?

    Сигизмунд тяжко задумался. Вика терпеливо ждала. Взяла вторую сигарету.

    Неожиданно Сигизмунд вспомнил.

    -  «Хэхайт».

    Сигизмунд не понимал, почему Вика глядит таким странным взглядом.

    -  «Хэхайт», - повторил он. - Вы записываете?

    -  Это «буду звать»?

    -  Нет, это «звал».

    Вика сделала еще одну заметку. Потом долго мурыжила его со словом «сестра»

    -  «швостер», «свистар»… Затем захлопнула блокнот, одарила Сигизмунда отстраненно-строгой улыбкой и довольно быстро засобиралась уходить.

    От этого визита у Сигизмунда почему-то остался неприятный осадок. Как будто аськина сестрица явилась к нему с определенной целью, хитростью легко добилась своего и, как только получила желаемое, свалила.

    * * *

    Чтобы избавиться от поганого чувства - тем более, ни на чем не основанного

    -  Сигизмунд принялся за уборку. Воздвиг на место стеллаж. Старательно разобрал, протер и расставил книги. Поскорбел над развалившимися в процессе низвержения модернистами - альбом распался на три составляющие. Бегло перебрал мутные фотографии «Кама-сутры». Подивился. Аккуратно убрал на место. Пусть хранится. Память.

    Расставил по полкам все безделушки, какие живы остались. Халцедончик, который с Натальей вместе в Крыму нашли (и как радовались тогда!), подержал в руке, поприслушивался к себе. Но в душе ничего не шевельнулось.

    Сигизмунд выбросил несколько выцветших наборов открыток «Отдыхайте в Пицунде», происхождение коих осталось для него загадкой, и тому подобный хлам. Приготовил для вынесения на помойку целую пачку «одноразовых» книг - мутный бурный поток словесной жижи, скупленный еще в разгар перестройки.