Отчаянно чертыхаясь, Дима натянул спортивный костюм и отправился на кухню варить кофе по-дьявольски: с перцем и гвоздикой.

Вот только опера нам для полного счастья и не хватало!

Логунов опоздал минут на десять. Дима, не зная, к чему бы для начала придраться, мысленно поставил ему это в вину. Он провел майора на кухню и вежливо предложил кофе, но тот отказался. Отказ тоже был занесен в меморандум.

— Вы плохо себя чувствуете? — внимательно посмотрев на Диму, поинтересовался майор.

— Я, извините, после вчерашнего, — развязно ответил Дима.

Неизвестно почему ему во что бы то ни стало хотелось вывести Логунова из себя. Своей отстраненностью, направленностью вглубь собственной персоны майор действовал на нервы — и одновременно притягивал, словно Дима смотрелся в зеркало.

Логунов никак не отреагировал на его реплику, казалось, он ее даже не услышал.

— Дмитрий Иванович, если мы правильно поняли, вы ведете собственное расследование? — спросил он.

— А разве это запрещено? У агентства есть лицензия, в которой наш, так сказать, жанр не указан. Если я буду ждать, пока вы сами найдете убийцу, то рискую однажды утром проснуться на нарах.

— А что вы скажете, если я предложу вам сотрудничество?

Майор упорно игнорировал Димины склочные выпады, и ему стало неловко.

— Из этого следует, что вы меня больше не подозреваете?

Майор пожал плечами и попросил разрешения закурить. Дима молча пододвинул пепельницу.

— Если честно, то сомнения еще есть. Но вблизи их рассматривать удобнее.

— Значит, удобнее… В принципе я не против, но только на взаимовыгодных началах, — сварливо сказал Дима, делая вид, что не замечает предложенных Логуновым сигарет, и вытаскивая свою пачку.

— То есть? — удивился майор.

— А вы думали как? Я вам все, что знаю, а вы мне «спасибо, гражданин Сиверцев»?

— А как насчет тайны следствия?

— В таком случае желаю удачи. Судя по тому, что вам удалось выйти на Тищенко, вы идете той же дорогой. Только неизвестно, какие делаете выводы.

— Дмитрий Иванович, — Логунов говорил спокойно и терпеливо, как с неполноценным ребенком. — Если вы знаете что-то, что может помочь следствию, вы обязаны дать показания.

— Пожалуйста, повесткой к следователю. А с вами я вообще не хочу разговаривать.

— Почему? — просто спросил Логунов, и Дима запнулся.

— Почему? — переспросил он. — Да потому, что я всю жизнь был на вашем месте, уговаривал и заставлял всяких баранов дать показания. А теперь я вынужден чувствовать себя идиотом и доказывать, что я — хороший! Белый, блин, и пушистый!

— Но я-то чем виноват? — чуть повысил голос Логунов.

— По-вашему, виноват я? — Дима уже почти кричал, сатанея от обиды и чудовищной головной боли. — Эти трое ублюдков убили женщину, которую я любил. Я уверен в этом! Их никто не наказал, потому что, видите ли, доказать их вину было невозможно. Проходит двадцать с лишним лет, кто-то начинает их гасить, и я ищу этого парня, но не для того, чтобы пожать ему руку, нет. Для того, чтобы торжественно вручить его вам. Нате, дяденьки менты, ешьте мерзавца с какашками, а меня оставьте в покое. Это вы, черт вас побери, можете понять?

Логунов, помрачнев, смотрел на окурок своей сигареты. Казалось, ему вспомнилось что-то очень болезненное.

— Это я понять могу, — сказал он тихо. — Извините, Дмитрий Иванович. До свидания.

Щелкнул замок, входная дверь захлопнулась. Не ожидавший подобного, Дима опешил. И тут снова взревел телефон. Подавив желание швырнуть его об пол и долго пинать по всей комнате, он снял трубку.