Сен-Марс напрасно пытался успокоить народ обещаниями — он и сам не знал, без инструкции свыше, как и что он мог обещать.

Между тем восстание принимало все более и более угрожающий характер. Сен-Марс послал офицера в Париж, а сам, запасшись провиантом, заперся с сотней швейцарцев в губернском доме, велев поднять подъемный мост через ров, окружавший все здание, и спокойно стал ждать, что произойдет дальше.

Он решил защищаться до последней минуты и свято исполнить возложенное на него поручение.

Пока он ждал возвращения офицера из Парижа, волнения среди островитян еще больше усилились. Почти каждый день были откровенные демонстрации.

Сен-Марс велел караулу разогнать мятежников, требовавших освобождения Железной маски.

Это еще сильнее раздражало население. Все обвиняли Сен-Марса в том, что он заставляет бедного таинственного арестанта томиться в отдаленной комнате губернаторского дома, а между тем Сен-Марс только исполнял данное ему приказание.

В Луи произошла большая перемена с того дня, как он увидел в гостинице портреты королевской фамилии.

Он требовал, чтобы ему вернули его права, говорил, что его убивает несправедливое удаление от трона, и так горячился, что Сен-Марс пригрозил даже заковать его.

Услышав, что народ поднялся с целью его освобождения, Луи громко выражал свою радость и нашел возможность, пробравшись в соседнюю комнату, подойти к окну и показаться толпе.

Это послужило сигналом — мятеж вспыхнул!

С яростными криками сбежались со всех сторон мужчины и женщины, махая палками, заступами и оружием.

Рабочие собрались, чтобы через широкий ров, в нескольких местах, соорудить переправу.

Сен-Марс расставил караулы и пригрозил мятежникам, что в них будут стрелять, если они не разойдутся.

Толпа отвечала на это диким ревом, указывая на окно, у которого стоял узник, махала оружием и требовала отпустить его.

Конечно, губернатор не мог справиться с мятежниками, число которых в десять раз превосходило численность его солдат.

Сен-Марс объявил, что он уже отправил в Париж посланника, что сам не может отпустить арестанта, просил народ повременить несколько дней, пока придет ответ из Парижа.

В ответ на спокойные, разумные слова губернатора, толпа забросала его камнями и стала строить переправы через ров.

Терпение губернатора лопнуло.

Он приказал солдатам дать залп — первый раз, впрочем, просто в воздух, — а затем объявил присмиревшим на минуту мятежникам, что участь арестанта будет предрешена, если они осмелятся идти приступом на губернаторский дом, что его сразу убьют при первой же попытке народа силой освободить его.

Раздались снова яростные выкрики. Раздраженная толпа, не обращая внимания на угрозы, со всех сторон стала окружать губернаторский дом.

Сен-Марсу пришлось подумать о серьезной обороне. Он расставил швейцарцев у окон и велел убивать каждого, кто только приблизится ко входу, а сам поспешил к Луи.

Понятно, что у него пропала всякая жалость к несчастному заключенному, которого он, как военный, обязан был стеречь. Он велел солдатам взять его силой, отвести в его комнату и заковать.

Затем Сен-Марс вернулся к окнам, у которых расставил солдат.

Толпа с трех сторон перешла ров и несколько сот человек были уже почти у самого дома, грозно размахивая оружием и заступами.

Но все, остановились в ожидании, никто не решался напасть на замок, видя вооруженных солдат.

Но положение губернатора было все же очень критическим — ведь он не знал, сколько еще времени ему придется выдерживать оборонительное положение.

Уже и между солдатами все громче и громче раздавались недовольные восклицания. Можно было ожидать, что через несколько дней и они перейдут на сторону народа.

Пока их удерживало опасение, что скоро подойдет подкрепление, но если силы мятежников еще возрастут, солдаты, без всякого сомнения, перейдут на их сторону.