|
- Постойте, садитесь. - Пожалуйста, пожалуйста, не будем говорить об этом, - сказал он, садясь и вместе с тем чувствуя, что в сердце его поднимается и шевелится казавшаяся ему похороненною надежда. - Если б я вас не любила, - сказала Дарья Александровна, и слезы выступили ей на глаза, - если б я вас не знала, как я вас знаю... Казавшееся мертвым чувство оживало все более и более, поднималось и завладевало сердцем Левина. - Да, я теперь все поняла, - продолжала Дарья Александровна. - Вы этого не можете понять; вам, мужчинам, свободным и выбирающим, всегда ясно, кого вы любите. Но девушка в положении ожидания, с этим женским, девичьим стыдом, девушка, которая видит вас, мужчин, издалека, принимает все на слово, - у девушки бывает и может быть такое чувство, что она не знает, что сказать. - Да, если сердце не говорит... - Нет, сердце говорит, но вы подумайте: вы, мужчины, имеете виды на девушку, вы ездите в дом, вы сближаетесь, высматриваете, выжидаете, найдете ли вы то, что вы любите, и потом, когда вы убеждены, что любите, вы делаете предложение... - Ну, это не совсем так. - Все равно, вы делаете предложение, когда ваша любовь созрела или когда у вас между двумя выбираемыми совершился перевес. А девушку не спрашивают. Хотят, чтоб она сама выбирала, а она не может выбрать и только отвечает: да и нет. "Да, выбор между мной и Вронским", - подумал Левин, и оживавший в душе его мертвец опять умер и только мучительно давил его сердце. - Дарья Александровна, - сказал он, - так выбирают платье или не знаю какую покупку, а не любовь.. Выбор сделан, и тем лучше... И повторенья быть не может. - Ах, гордость и гордость! - сказала Дарья Александровна, как будто презирая его за низость этого чувства в сравнении с тем, другим чувством, которое знают одни женщины. - В то время как вы делали предложение Кити, она именно была в том положении, когда она не могла отвечать. В ней было колебание. Колебание: вы или Вронский. - Его она видела каждый день, вас давно не видала. Положим, если б она была старше, - для меня, например, на ее месте не могло бы быть колебанья. Он мне всегда противен был, и так и кончилось. Левин вспомнил ответ Кити. Она сказала: Нет, это не может быть... - Дарья Александровна, - сказал он сухо, - я ценю вашу доверенность ко мне; я думаю, что вы ошибаетесь. Но, прав я или не прав, эта гордость, которую вы так презираете, делает то, что для меня всякая мысль о Катерине Александровне невозможна, - вы понимаете, совершенно невозможна. - Я только одно еще скажу: вы понимаете, что я говорю о сестре, которую я люблю, как своих детей. Я не говорю, чтоб она любила вас, но я только хотела сказать, что ее отказ в ту минуту ничего не доказывает. - Я не знаю! - вскакивая, сказал Левин. - Если бы вы знали, как вы больно мне делаете! Все равно, как у вас бы умер ребенок, а вам бы говорили: а вот он был бы такой, такой, и мог бы жить, и вы бы на него радовались. А он умер, умер, умер... - Как вы смешны, - сказала Дарья Александрова с грустною усмешкой, несмотря на волнение Левина. - Да, я теперь все больше и больше понимаю, - продолжала она задумчиво. - Так вы не приедете к нам, когда Кити будет? - Нет, не приеду. Разумеется, я не буду избегать Катерины Александровны, но, где могу, постараюсь избавить ее от неприятности моего присутствия. |
