|
д. Он говорил это и страстно желал услыхать подробности о Кити и вместе боялся этого. Ему страшно было, что расстроится приобретенное им с таким трудом спокойствие. - Да, но, впрочем, за всем этим надо следить, а кто же будет? - неохотно отвечала Дарья Александровна. Она так теперь наладила свое хозяйство через Матрену Филимоновну, что ей не хотелось ничего менять в нем; да она и не верила знанию Левина в сельском хозяйстве. Рассуждения о том, что корова есть машина для деланья молока, были ей подозрительны. Ей казалось, что такого рода рассуждения могут только мешать хозяйству. Ей казалось все это гораздо проще: что надо только, как объясняла Матрена Филимоновна, давать Пеструхе и Белопахой больше корму и пойла и чтобы повар не уносил помои из кухни для прачкиной коровы. Это было ясно. А рассуждения о мучном и травяном корме были сомнительны и неясны. Главное же, ей хотелось говорить о Кити... X - Кити пишет мне, что ничего так не желает, как уединения и спокойствия, - сказала Долли после наступившего молчания. - А что, здоровье ее лучше? - с волнением спросил Левин. - Слава богу, она совсем поправилась. Я никогда не верила, чтоб у нее была грудная болезнь. - Ах, я очень рад! - сказал Левин, и что-то трогательное, беспомощное показалось Долли в его лице в то время, как он сказал это и молча смотрел на нее. - Послушайте, Константин Дмитрич, - сказала Дарья Александровна, улыбаясь своею доброю и несколько насмешливою улыбкой, - за что вы сердитесь на Кити? - Я? Я не сержусь, - сказал Левин. - Нет, вы сердитесь. Отчего вы не заехали ни к нам, ни к ним, когда были в Москве? - Дарья Александровна, - сказал он, краснея до корней волос, - я удивляюсь даже, что вы, с вашею добротой, не чувствуете этого. Как вам просто не жалко меня, когда вы знаете... - Что я знаю? - Знаете, что я делал предложение и что мне отказано, - проговорил Левин, и вся та нежность, которую минуту тому назад он чувствовал к Кити, заменилась в душе его чувством злобы за оскорбление. - Почему же вы думаете, что я знаю? - Потому что все это знают. - Вот уж в этом вы ошибаетесь; я не знала этого, хотя и догадывалась. - А! ну так вы теперь знаете. - Я знала только то, что что-то было, что ее ужасно мучало, и что она просила меня никогда не говорить об этом. А если она не сказала мне, то она никому не говорила. Но что же у вас было? Скажите мне. - Я вам сказал, что было. - Когда? - Когда я был в последний раз у вас. - А знаете, что я вам скажу, - сказала Дарья Александровна, - мне ее ужасно, ужасно жалко. Вы страдаете только от гордости... - Может быть, - сказал Левин, - но... Она перебила его: - Но ее, бедняжку, мне ужасно и ужасно жалко. Теперь я все понимаю. - Ну, Дарья Александровна, вы меня извините, - сказал он, вставая. - Прощайте! Дарья Александровна, до свиданья. - Нет, постойте, - сказала она, схватывая его за рукав. - Постойте, садитесь. - Пожалуйста, пожалуйста, не будем говорить об этом, - сказал он, садясь и вместе с тем чувствуя, что в сердце его поднимается и шевелится казавшаяся ему похороненною надежда. |
