Из Капстада русская эскадра двинулась не к самой северной точке Антарктиды, выходящей к проливу Дрейка, как, вероятно стоило бы, если ориентироваться на общедоступную часть карты турецкого адмирала, а к Земле Королевы Мод. Арцеулов поднял «Сикорского» и через час доложил тревожную весть, заставившую Колчака собрать старших офицеров и заодно вызвать Самохвалова.

– У меня есть пренеприятнейшее известие, господа. К нам движутся корабли Энгельгардта. Штука в том, что два их крейсера находились примерно в сотне миль западнее, явно рассчитывая на предварительно оглашённый маршрут, к Антарктическому полуострову и в море Уэддела. Вокруг ни одного иностранного корабля или самолёта. Однако же они резко приняли влево и легли на пересекающийся курс. Михаил Ильич, ваше мнение?

Каперанг Никольский, командир линейного крейсера, встал, одёрнул белоснежный китель и высказал осторожное предположение.

– Германская база в шестистах милях к северу. Будь у них лодки такого же класса, как наш «Борей», запросто могла быть выслана для наблюдения и по радио сообщить о нашем курсе.

– Плохо, господин капитан первого ранга. Вы не доложили ни о перехвате радиограмм, ни о замеченном перископе, ни о шумах винтов. Субмарины не появляются из ниоткуда. Считаете поход небоевым? Расслабились?

– Виноват, ваше высокопревосходительство! Повысим бдительность.

Колчак, занимаясь обычной на флоте выволочкой, призванной скорее предупредить упущения, нежели в виде кары за уже обнаруженные, понимал – времена изменились. Судовые радиостанции ныне не искрят в эфир широкочастотными точками тире, работают на узкой волне. Вряд ли радист «Макарова» перехватит донесение лодки. Акустикам сложно – шумят винты трёх надводных кораблей. Разве что на «Рыси» есть шансы – её винты стоят, вахтенный может пытаться разобрать посторонний звук машин не из нашей эскадры. А уж что касается вахтенных на мостике, здесь вообще надеяться не на что. Мировая война показала: подводная лодка гораздо с большей дистанции засекает надводный корабль, нежели наоборот. Но и терять бдительность не гоже, не на променаде. Тем более до опасных антарктических вод осталось чуть более двух тысяч миль – рукой подать по современным меркам. В ожидании сближения с германской «сладкой парочкой» адмирал приказал усилить вахты у радиостанций, привлекая обученных радиосвязи летнабов и авиационную аппаратуру, наладив слежение за эфиром на разных волнах.

«Сикорские», обшарив ближайший радиус в два десятка миль, не увидели ни малейшей тени, похожей на субмарину. Зато отличился подполковник Деревянко из военной жандармерии, выделенной Императором из контрразведки. Он, приставленный «бдить и доносить», весьма нелюбим в команде, однако же вот – оказался полезным и даже опередил опытных радистов.

– Ваше высокопревосходительство! Осмелюсь просить вас самим на это дело взглянуть.

В каюте репортёра «Вечернего Санкт Петербурга» обнаружилась пара чемоданов такой вместимости, что в них, пожалуй, завзятая модница уместила свой гардероб на полгода вперёд. Только вместо платьев, шляпок и корсетов там оказались совсем не безобидные вещи – серые железные коробки с надписями «Маркони». Жандарм открутил винты на одной из них, внутри оказалась какая то электрическая премудрость с лампами и катушками.

– Радиостанция, ваше высокопревосходительство!

Колчак изумлённо воззрился на подполковника.

– Быть не может! На море огромные судовые установки, антенны высокие. Вы сами решили, что это – радио?

– Никак нет! Арестованный сам сказал, показал провод антенны, искусно выведенный за иллюминатор, – увидев сомневающееся выражение на холёном и породистом адмиральском лице, тотчас добавил.