Разумеется, взяли.

И еще наверняка прихватили кое-что по мелочи.

Но шли не грабить.

А зачем шли — вот ведь уравнение со всеми известными! — было ясно как Божий день.

Однако ж далее ясность заканчивалась.

И начиналась непролазная глушь, а в ней мерзко копошился целый клубок неразрешимых вопросов. Поразмыслив, Игорь Всеволодович, выделил два наиглавнейших, судьбоносных, как говорят теперь публичные люди.

В его ситуации красное словцо обретало совершенно иной, конкретный и даже роковой смысл.

От решения вопросов зависела судьба. Да что там судьба!.. Жизнь. Никак не иначе.

Прежде всего нужно было достать денег.

Страховка — вот ведь когда проникают в сознание западные стандарты! — конечно, пришлась бы кстати. Но страховки не было, потому что стандарты проникли еще недостаточно глубоко, а если и проникли, то не прижились или, привнесенные в родную российскую действительность, оказались не столь безупречными.

Потому страховки не было, а встревоженных владельцев полотен Маковского, Кустодиева, Бенуа, хлебниковского серебра, черепахового гребня — будь он неладен! — портсигара с сапфировой застежкой и прочая, прочая… следовало ожидать с минуты на минуту.

И — черт побери! — в большинстве своем это были отнюдь не интеллигентные арбатские старушки.

Переговоры предстояли трудные и в высшей степени неприятные. Унизительные ожидались переговоры.

Но как бы там ни было, деньги следовало найти.

Второй вопрос был еще сложнее — и главное, ощутимо саднил в душе Игоря Всеволодовича глубокой, свежей, но уже воспалившейся раной.

Кто и зачем?

Ответ известен. Лежит на поверхности.

Даже запах — убойной силы парфюм давешнего визитера — вроде сквозит еще временами в тесном пространстве.

Предчувствия — опять же будь они не ладны! оказались на высоте.

Однако — в добрых голливудских традициях — с парой пистолетов за поясом в соседскую лавку не ворвешься. И никто — с учетом обстоятельств загадочных и туманных — за такие трюки не возьмется.

Себе дороже.

Шевельнулся было в душе скользкий стукач-червячок — атавизм, наследие прошлой жизни, — захотелось вдруг рассказать милицейским про визит чернорубашечника.

Старое, забытое чувство защемило в груди, времен, пожалуй, самоотверженных «Знатоков».

Выложить все как есть с деталями, подробностями и собственными предположениями — и успокоиться, вздохнуть судорожно, но уже с облегчением.

Дело в надежных руках, ты — вне опасности.

Потому что «мы все время на посту».

Иллюзия, конечно, — ему ли не знать? — но иногда помогало.

Теперь не помогает — смолчал.

Сыщики, впрочем, не слишком донимали вопросами.

К обоюдному удовольствию, сговорились обстоятельную беседу отложить.

— Зачем? Подметать черепки? Охранять черепки?

Сейчас заколотят витрины, опечатают дверь, напишем объявление по поводу претензий — и можете считать себя в бессрочном отпуске.

— И все же… Будут приходить люди. Что им ваше объявление? Бумажка. Нужно говорить… Я посижу.

— Воля ваша.

Суть проблемы тот уловил сразу и, к счастью, не стал растекаться соболезнованиями.

Цокнул пару раз языком и перешел к делу.

— Желающие были, да и теперь, думаю, есть. Но цена вопроса, как ты понимаешь… Во-первых, внутреннюю отделку мы делали под тебя — состоятельные люди, как правило, имеют свои представления о том, что есть хорошо. Представления, конечно, совпадают, и довольно часто. Но это время. А деньги — ты говоришь — нужны завтра.