|
Да и на что вам зубрить латынь, если вы на родном-то языке едва пишете? Когда Фантина сказала мне, что молодые хозяева воротились насовсем, я сразу же подумал: вот теперь-то мессир Жослен сможет отправиться в плавание. - Сержант Люцен, неужели я должен напоминать тебе о дисциплине? - неожиданно сухо оборвал его старый барон. Гийом замолчал. Анжелику поразил высокомерный тон деда, в котором она к тому же уловила тревогу. А старый барон обратился к старшему внуку: - Надеюсь, Жослен, ты уже выкинул из головы свои детские мечты стать моряком? - А почему я должен их выкинуть, дедушка? Мне даже кажется, что теперь у меня просто нет иного выхода. - Пока я жив, ты не будешь моряком! Все, что угодно, но только не это! - И старик стукнул своей палкой по выщербленным плитам пола. Жослена, казалось, сразило неожиданное вмешательство деда в его планы на будущее, которые он давно уже лелеял в душе. Именно они-то и помогли ему без особого огорчения отнестись к изгнанию из монастыря. "Кончились все эти молитвы и зубрежка латыни, - думал он. - Теперь я мужчина и смогу отправиться в плавание на королевском судне..." Арман де Сансе попытался вступиться за сына. - Помилуйте, отец, почему такая непримиримость? Эта служба не хуже любой другой. Кстати, должен вам сказать, что в прошении, которое я недавно послал на имя короля, я среди прочего писал, что мой старший сын, возможно, пожелает поступить на капер или военный корабль, и просил помочь ему в этом. Но старый барон в гневе замахал руками. Анжелика никогда не видела деда таким сердитым, даже в день его стычки со сборщиком налогов. - Не люблю я людей, которым земля предков жжет пятки! Что они найдут там, за морями? Чудеса из чудес? Нет! Голых дикарей с татуированными руками! Старший сын дворянина должен служить в королевской армии! Вот и все! - А я и не мечтаю о лучшей доле, чем служить королю, но только на море, - заметил юноша. - Жослену шестнадцать лет. Ему уже пора определить свою судьбу, - неуверенно вставил его отец. На морщинистом лице старого барона, обрамленном небольшой седой бородкой, отразилось страдание. Он поднял руку. - Да, некоторые члены нашей семьи до него определяли свою судьбу сами. Дитя мое, неужели и вы обманете мои надежды! - с невыразимой горечью воскликнул он. - Простите, отец, я вовсе не хотел воскрешать в вашей душе тягостные воспоминания, - виновато проговорил барон Арман. - Ведь сам я никогда не помышлял об иных землях, я даже выразить не в силах, как привязан я к нашему родному Монтелу. Но я и сейчас еще помню, каким тяжелым и ненадежным было мое положение в армии. Когда нет денег, даже знатность рода не поможет достичь высоких чинов. Я погряз в долгах, и, чтобы прокормиться, мне случалось продавать всю свою экипировку - коня, палатку, оружие - и даже отдавать внаймы своего слугу. Вспомните, сколько отличных земель вам пришлось превратить в деньги, чтобы обеспечить мое содержание в армии... Анжелика с большим интересом следила за разговором. Она никогда не видела моряков, но жила в краю, куда по долинам Севра и Вандеи доносилось призывное дыхание океана. Она знала, что со всего побережья от Ла-Рошели до Нанта через Сабль д'Олонн уходили рыбацкие суда в дальние страны, где живут красные, как огонь, и полосатые, как кабаны, люди. Рассказывали даже, что один бретонский матрос из Сен-Мало привез во Францию дикарей, у которых на голове вместо волос росли перья, как у птиц. О, если бы она была мужчиной, она бы не стала спрашивать разрешения у деда!. |
