|
- Это я беру на себя, - пообещала служанка. - Кстати, не дальше как вчера вечером, когда я причесывала госпожу герцогиню, она снова высказала сожаление, что в ее свите нет этого страшного дьявола. Да помилует ее бог! - закончила она, подняв глаза к потолку. Анжелика с Куасси-Ба сидели в ожидании в маленькой каморке, примыкавшей к службам отеля Буффлер. В этот день был прием в литературном салоне, и из комнат госпожи де Севинье доносились смех и возгласы гостей. Мимо Анжелики мальчики-лакеи то и дело проносили подносы с пирожными. Хотя Анжелика и не признавалась в этом даже самой себе, она страдала от сознания, что отстранена от светской жизни, в то время как в нескольких шагах от нее женщины ее круга продолжали развлекаться, как прежде. Она так мечтала познакомиться с Парижем, с этими литературными салонами в альковах, где собирались самые блестящие умы!.. Сидя рядом со своей госпожой, Куасси-Ба испуганно таращил свои большие глаза. Анжелика взяла для него напрокат у старьевщика в Тампле старую ливрею с обтертыми галунами, но и в ней он выглядел довольно жалко. Наконец, дверь распахнулась, и, шурша юбками и обмахиваясь веером, в сопровождении своей горничной вошла оживленная герцогиня де Суассон. - О, вот и та женщина, о которой ты мне говорила, Бертиль... И, не закончив фразы, она пристально вгляделась в Анжелику. - Да простит меня бог, неужели это вы, дорогая моя? - воскликнула она. - Да, я, - улыбнулась Анжелика, - и, прошу вас, не удивляйтесь. Вы же знаете, мой муж в Бастилии, и, естественно, я тоже в весьма затруднительном положении. - О, конечно, конечно, - понимающе проговорила Олимпия де Суассон. - Разве каждый из нас не побывал в немилости? Когда моему дяде кардиналу Мазарини пришлось бежать из Франции, сестры и я ходили в драных юбках, а люди на улице забрасывали нашу карету камнями и обзывали нас "шлюхами Манчини". А вот сейчас, когда бедняга кардинал умирает, они, наверно, жалеют его больше, чем я. Видите, как изменчива фортуна... Но разве это ваш мавр, дорогая? Тогда он показался мне более привлекательным. Толще и чернее. - Это потому, что он замерз и голоден, - поспешила объяснить Анжелика. - Но поверьте мне, как только он поест, он сразу же снова станет черным как уголь. Красавица сделала кислую мину. Куасси-Ба с кошачьей ловкостью вскочил. - Я еще сильный! Смотри! Он рванул старую ливрею, обнажив грудь, покрытую причудливой выпуклой татуировкой, расправил плечи, напряг мускулы, как ярмарочный боец, и вытянул вперед чуть согнутые руки. Его темная кожа отливала синевой. Выпрямившись, он замер и сразу показался выше. Хотя он стоял не двигаясь, само присутствие этого мавра создавало в маленькой комнатке какую-то необычную атмосферу. Бледные лучи солнца, пробиваясь сквозь витражи, словно позолотили кожу этого отторгнутого от родины сына Африки. Куасси-Ба опустил ресницы, так что почти исчезли белоснежные белки его глаз, и из-под своих удлиненных египетских век посмотрел на герцогиню де Суассон. Его толстые губы медленно растянулись в вызывающей и нежной улыбке. Анжелика никогда не видела Куасси-Ба таким красивым, и никогда, да, никогда не видела его таким... страшным. Словно хищный зверь, он приглядывался к своей добыче. Он инстинктивно понял, чего жаждет от него эта белая женщина, ищущая новых удовольствий. Его взгляд, казалось, совсем заворожил Олимпию де Суассон. |
