|
Глаза Анжелики блестели. - Да, конечно, - прошептала она. - Но господин Венсан де Поль - святой. Наступило молчание. Его нарушил отец де Сансе. - Ты права, - со вздохом сказал он. - Только святой способен сломить гордыню короля. Даже самые приближенные к нему люди плохо знают истинную душу этого юноши, у которого под внешней сдержанностью кроется неудержимая жажда власти. О, я не сомневаюсь, он будет великим королем, но... Он осекся, решив, по-видимому, что рассуждать на подобные темы опасно. - Мы узнали, - заговорил он после паузы, - что несколько ученых, живущих в Риме, причем двое из них входят в нашу конгрегацию, обеспокоены арестом графа Жоффрея де Пейрака, и они протестовали, но пока что тайно, поскольку сам арест графа до сих пор тоже держали в .секрете. Можно было бы, заручившись их свидетельствами, обратиться к папе с просьбой направить послание королю. Если августейший голос папы укажет королю, какую ответственность он берет на себя, и попросит с вниманием отнестись к делу человека, обвинение которого в колдовстве величайшие умы считают необоснованным, король может изменить свое решение. - И ты думаешь, такое послание удастся получить? - недоверчиво спросила Анжелика. - Церковь не любит ученых. - Мне кажется, что не женщине твоего образа жизни судить об ошибках и заблуждениях церкви, - мягко ответил Раймон. Анжелику не обманул его ласковый тон. Она ничего не ответила. - Мне кажется, что сегодня между Раймоном и мной чувствовалась какая-то отчужденность, - сказала она адвокату немного погодя, провожая его до потерны. - Почему он заговорил о моем образе жизни? По-моему, я веду не менее примерную жизнь, чем вдова палача, у которой я квартирую. Дегре улыбнулся. - Подозреваю, что ваш брат уже получил кое-какие из тех листков, что сегодня с утра ходят по Парижу. Клод Ле Пти, знаменитый поэт с Нового моста, который вот уже шесть лет как портит аппетит многим вельможам, прослышал о процессе над вашим мужем и пустил в ход свое ядовитое перо. - Что же он мог написать? Вы читали его памфлеты? Адвокат знаком подозвал к себе идущего сзади Клопо и, взяв плюшевый мешок, который тот нес, достал оттуда пачку неряшливо отпечатанных листков. Это были песенки, написанные остро и легко, но чувствовалось, что автор нарочно подбирал самые вульгарные слова, самую гнусную брань, называя заключенного в Бастилию Жоффрея де Пейрака "Великим хромым, Косматым, Прославленным рогоносцем из Лангедока"... Всласть поиздевавшись над внешностью графа, он заканчивал один из своих пасквилей такими строками: А красавица графиня де Пейрак Молит бога, чтобы этот граф-дурак Там остался заточенным до конца, А она б любила в Лувре подлеца. Анжелике казалось, что она зальется краской стыда, но она, напротив, побледнела как смерть. - Ах проклятый грязный стихоплет! - вскричала она, бросая листки в грязь. - Впрочем, нет, грязный - это для него даже слишком хорошо! - Тише, сударыня, не надо так браниться, - остановил ее Дегре, делая вид, будто возмущен, а клерк перекрестился. - Господин Клопо, будьте любезны, подберите эту мерзость и спрячьте в мешок. - Хотела бы я знать, почему, вместо того чтобы сажать честных людей, не упрячут в тюрьму этих паршивых писак, - продолжала Анжелика, вся дрожа от гнева. - Я слышала даже, что этих щелкоперов сажают в Бастилию, словно они люди, достойные уважения. |
