— Жену я неделю как выпер, — без затей объяснился Жукович. — Пускай у родителей чуток оклемается. А то кудахтала тут с утра до вечера, мол, губишь себя пьянкой. Так это ж никакого здоровья не хватит — такую гадость о себе с утра до ночи выслушивать. Хотя… — он разудало ощерился, — выпивка, и при том неумеренная, действительно имеет место быть. Очень она мне досуг скрашивает. В чем сокрушенно признаюсь.

Он поглядел, как стягивает Дерясин кашемировое пальто, пощупал костюм.

— Дорогое сукнецо. Вижу, забурел.

— Есть немного, — неловко подтвердил Андрей. — Ты в комнату позовешь или?…

— В общем-то можно и в прихожей. Но… Ладно, вам же хуже, — непонятно пригрозил Жукович, подошел к ближайшей двери, из-за которой доносилась музыка. — Мы тут, правда, фестивалим немножко. Так что — заходите, знакомьтесь.

И — решительным жестом толкнул дверь.

За круглым с облупленной полировкой столом, уставленном обглоданными, заветренными закусками и, само собой, водочкой, сидел, опершись на локти, заросший щетиной мужчина, на вид, лет тридцати пяти, в несвежей тельняшке, распираемой атлетическим торсом. Глаза его с легким монгольским разрезом, мутные, будто забродивший океан, с прищуром смотрели на вошедших. Очевидно, увиденное не впечатлило его. Левая рука с якорем на запястье донесла стаканчик с водкой до рта и — опрокинула.

Не отрывая глаз от холеной гостьи, он потянул пальцами из банки шпротину. Масло потекло по рукаву тельняшки. Брезгливая Ирина скривилась.

Заметив это, сидящий с чувством рыгнул.

— Знакомьтесь, — Жукович разудало повел рукой. — Мой лучший, можно сказать, друг. Только вернулся из плаванья. — Тогда все понятно. Матрос в смысле моряк, — съехидничала Холина.

— Именно что так, — человек в тельняшке прикрыл один глаз, и, будто снимающий мерку портной, прошелся сверху вниз вдоль длинной юбки Холиной, демонстративно задержался на двух передних разрезах, отчего бойкая женщина неожиданно заалела. — Что, слюна потекла? — обозлилась она.

— В общем более-менее. Правда, на мой вкус, бедро худосочно и титьки, наверное, без лифчика отвисают. А так ничего. Еще бы штукатурку с тебя содрать, чтоб поглядеть, какая ты на самом деле. — Какая бы ни была, да не про твою честь.

— Как знать, — глаза его сделались колючими. — Ну, что ты меня сверлишь, фифочка? Привыкла, поди, что мужики соплями исходят. Кисея бродячая! — Это что-то из ряда вон! — привыкшая безнаказанно насмешничать над мужчинами, Холина, столкнувшись с неприкрытым, подзаборным хамством, растерялась.

— Что, в самом деле, за бухарь? — нахмурясь, тихонько поинтересовался Дерясин у Жуковича.

— Зачем же так официально? — у моряка оказался неожиданно тонкий слух. — Зовите меня просто — господин Лобанов.

И он поглядел на Дерясина с таким откровенным вызовом и с такой отчаянной, радостной готовностью поскандалить, что Андрей смутился.

— Он иногда бывает смирный, — успокоил гостей Жукович, чрезвычайно довольный их испугом. — А ты, Дэни, кончай людей стращать. Люди из банка приехали. Чего-то хотят. Так что давай сперва выслушаем.

— Так раз хотят, это ж совсем другое дело, — моряк вновь потянулся к бутылке. Приподнял ее в сторону Дерясина, но тот хмуро отказался. — Понятны ваши огорченья. Кроссовки жмут и нам не по пути. — Похоже, давно пьете! — Дерясин демонстративно затолкнул носком под диван выкатившуюся оттуда бутылку. — Всего-ничего, третий день, — Жукович отчего-то обиделся.