– Предателей ждет кара! – визгливым дискантом прокричал Брандт. – Сейчас вы сами убедитесь!

И махнул рукой в перчатке. Из темноты под свет фар охранники в черных кожаных плащах выволокли двоих. Шофера узнали сразу, второй, в мятой полицейской форме, идти не мог, его вели под руки. Что то с ногой, потому и не убежал.

– Предатели! – Брандт орал, срывая горло. – Смерть, смерть, смерть!..

Охранники толкнули шофера вперед, коленями в грязь. Тот попытался вырваться, но кожаный ударил его ладонями по ушам.

– Р рдаум! – злобно рявкнул пистолет в руке Брандта.

Тело обмякло, упало, дернувшись несколько раз.

Второй оказался покрепче, его пришлось ломать всерьез. Строй зашумел, но из темноты молча выступили еще двое с карабинами наперевес. Наконец и щуцмана поставили на колени. Подскочил Брандт, вскинул пистолет.

– Так будет с каждым, с каждым!..

Р рдаум!

Пороховой дым отдавал трупным смрадом.

– По машина а ам! Быстрее, быстрее, последнего прикончим на месте!..

Как ни спешили, возле кузова все равно сбилась небольшая толпа.

– Зачем мы им нужны? – негромко удивился кто то. – Прикрываться нами решили?

– Мы заложники, – ответили ему.

– Или жертвы, – рассудил про себя доктор Иоганн Фест, цепляясь здоровой рукой за край борта. – Der Teufel soll den Kerl buserieren! И не убежишь!..

4

Агфред Руэрг взглянул строго:

– Какой у тебя родной язык, внуче? Немецкий?

– Да, – кивнула Соль. – Ой…

Дед горько вздохнул.

– Дожил! Для моей внучки язык наших предков – иностранный. Это не «ой», внуче, это позор. Держи, тут на немецком, как чувствовал, попросил перевести.

Прежде чем открыть черную кожаную папку, Соль мысленно попросила прощения у всех своих предков и по материнской линии (Руэрги тоже Монсегюр защищали!), и по отцовской. Но что она может сделать? Уже во Франции, среди парижского блеска, поняла, как скучает по всему немецкому. Включала радио, слушала привычную музыку, знакомую с детства речь. Новые одноклассники фыркали за спиной: «Она из них, из поганых бошей!» А Соль гордилась. «Rotfront» – это по немецки, и всем, между прочим, понятно. Марш левой, два три, толстенькие белокожие буржуа!

Ладно, ничего уже не поделать. Среди катаров тоже не все были окситанцы, и Монсегюр защищали не только они.

Дед, убедившись, что озадачил, отправился по своим делам. Оставшись одна, дева Соланж, открыла папку и не без страха взглянула на пачку исписанных крупным почерком страниц. Взяла не первую, а из самой середины.

«Вопрос: Проявлял ли ваш отец, бывший приор Жеан де Керси, недостаточную осторожность, неоднократно приглашая помянутого профессора Бертье, равно как иных граждан Франции, к вам на квартиру?

Ответ: Я не имею возможности дать оценку поведению моего отца. Касательно профессора Бертье могу сообщить, что пока мы жили в Германии, он бывал у нас дома всего два или три раза. Во Франции чаще, но ненамного. О чем они вели беседы с отцом, сообщить не имею возможности. Касательно посещения нашей квартиры иными гражданами Франции, ничего сообщить не могу, не помню».

Эт то что такое?!

Перечитала еще раз, провела рукой по коротко стриженным еще в интернате (надо же, уже отросли!) волосам, тщетно пытаясь понять. Она такое говорила? Писала? Нет, нет, нет! Это правда? Пожалуй, да, так все и было. Иных посетителей их парижской квартиры она, конечно, помнит, если не по фамилиям, то в лицо. Но если все сложить, что выходит? Выходит, французы в их квартире чуть ли не постоянно ночевали, она же отца пытается выгородить, причем очень неумело.