– Смотрите, смотрите, – подбодрил Пьер Домье. – Никто и внимания не обратит, здесь все или читают, или пишут. Место такое!

На этот раз мы встретились с ним в «Галлопине», том самом брассери, куда, по мнению швейцара, ходит исключительно элитная публика. Рыжий не подкачал, надев новый, с иголочки, пиджак. Брюки, правда, оставляли желать лучшего, но тенденция обнадеживала. Портфельчик, правда, остался прежним, из начальной школы.

Ничего особенного в хваленом «Галлопине» я не заметил, разве что большие грифельные доски, на которых гарсоны писали счет – и кучу портретов всяких знаменитостей, среди которых почему то не было ни единого бейсболиста. Зато публика не столько ела и пила, сколько читала – или творила сама. Официанты воспринимали это как должное, ставя блюда на самый краешек стола.

Я предложил рыжему заказывать от души, но тот проявил характер, ограничившись рюмкой коньяка. Я, уже по привычке, взял граппы, отхлебнул, после чего и появилась папка с матерчатыми тесемками.

– Не стоит, – рассудил я. – Мне недавно сообщили, что появились сыщики невидимки. Подкрадется такой на цыпочках, затаит дыхание.

Не к месту вспомнились губы Мухоловки на моем ухе. Дразнилась она, что ли?

– Могу себе представить, – негромко рассмеялся журналист. – Невидимка пристраивается к кому то на улице, и его тут же начинают толкать и пихать. Ему придется двигаться противолодочным зигзагом!

Мысль мне понравилась. При свете дня мрачные фантазии Анны Фогель изрядно поблекли.

– Прочитаю, но позже, пока же своими словами, мсье Домье. Представьте, что вы диктуете репортаж.

Он задумался на миг, кивнул.

– Представил. Итак! Заголовок: «Молодость или смерть?» Первый абзац: «Противник эволюции бросает вызов Времени».

* * *

Профессор Жак Бенар приехал в Прекрасную Францию из Сайгона, по крайней мере, так рассказывал он сам. До поры до времени никому не было дела до скромного выходца из Французского Индокитая, поэтому где профессор жил и чем занимался, осталось неизвестным. Как и то щекотливое обстоятельство, что никаким документом о присуждении профессорского звания он не обладал.

Впервые Бенара заметили на одном из приемов, где он оказался в компании греческого миллионера Манолиса Орфанидиса. Никто особо не удивился, грек собирал вокруг себя очень необычных людей, включая хиромантов, гадалок и даже, как говорили, оборотней воркулаков, своих земляков. Профессор держался скромно, пил только лимонад и не смотрел на дам.

После приема Орфанидис исчез, с ним пропал и профессор. Снова появились они через год, тоже на приеме, но на этот раз их появление вызвало фурор, куда больший, чем если бы грек привел с собой воркулака. Профессор был прежним, пил лимонад и молчал, зато миллионер помолодел лет на двадцать. Его сначала даже не узнали, но потом присмотрелись.

Еще через полгода в одном из парижских пригородов открылась клиника «Жёнес мажик». Цены на лечение были, по слухам, заоблачными, но это не отпугивало тех, кто соглашался заплатить миллионы, чтобы повернуть Время вспять.

Дебют профессора в Парижском университете оказался не столь удачен. Его нападки на теорию эволюции коллеги еще как то терпели, но после доклада на университетской научной конференции над ним стали смеяться. Бенар заслужил не слишком почетное прозвище «Факир», статью с опровержением его научных построений подписали несколько видных специалистов, после чего профессор, даже не дочитав курс, вернулся в клинику.

Очередь в «Жёнес мажик» не убывала, но множились разговоры о том, что «магическая юность» порой бывала слишком недолговечной. Пациенты молодели – и умирали.