Она замолчала.

    — И вы никогда ее больше не видели? — тихо спросил Келсо.

    Нет, почему же, удивленно возразила Варвара. Мы ее видели.

    Она сделала круговое движение рукой у живота.

    Они увидели ее, когда она приехала домой рожать.

    Повисла напряженная тишина.

    О'Брайен закашлялся и наклонился вперед, низко опустив голову, руки его были плотно сжаты, а локти уперлись в колени.

    — Что она сказала? — спросил он.

    Келсо сделал вид, что не слышит. Он всеми силами старался сохранить нейтральный тон.

    — Когда это было?

    Варвара на минуту задумалась, постукивая палкой по полу.

    Весной 1952 года, сказала она наконец. Вот так. Она приехала поездом в марте 1952 года, когда начались первые оттепели. Приехала без предупреждения — просто вошла в дом, ничего не объясняя. Ей и не надо было отчитываться. Достаточно было на нее посмотреть. Она находилась уже на седьмом месяце.

    — А кто отец... Она что-нибудь сказала? Нет.

    И резко встряхнула головой.

    — Но у вас имелись предположения? — спросил Келсо.

    Нет, она ничего не говорила об отце, о том, что случилось в Москве, и вскоре они перестали спрашивать. Она сидела в углу и ждала срока. Она стала очень молчалива и совсем не похожа на их прежнюю Анну. Она не виделась с друзьями, вообще не выходила за порог. По правде сказать, она была напугана.

    — Напугана? Чем?

    Предстоящими родами, разумеется. Разве это непонятно? Ох уж эти мужчины! — сказала Варвара. Разве они что-нибудь понимают? Естественно, она боялась. Любая на ее месте боялась бы. Да и ребенок не давал ей покоя, маленький дьяволенок. Он высосал из нее всю доброту. Толкался, как настоящий дьяволенок! Так они и сидели вечерами и смотрели, как колышется ее живот.

    Время от времени приезжал товарищ Мехлис. И тогда в начале улицы стояла машина, в которой сидели несколько человек.

    Нет, они так и не спросили, кто отец будущего ребенка.

    В начале апреля у нее началось кровотечение. Они отвезли ее в больницу. Вот тогда и видели ее в последний раз. В родильном отделении кровотечение у нее не прекратилось. Доктора им потом все рассказали. Ничего нельзя было сделать. Через два дня она умерла на операционном столе. Ей было двадцать лет.

    — А ребенок?

    Ребенок выжил. Мальчик.

    Все хлопоты взял на себя товарищ Мехлис.

    Он обязан это сделать, сказал он. Он чувствует себя ответственным за случившееся.

    Именно Мехлис обеспечил лучшего доктора, ни больше ни меньше — академика, ведущего специалиста страны, его доставили самолетом прямо из Москвы; Мехлис же организовал и усыновление. Сафоновы и сами охотно бы вырастили внука, они просили об этом, даже умоляли, но у Мехлиса была бумага, подписанная Анной, где говорилось, что, если с ней что-нибудь случится, она хочет, чтобы ребенка усыновили. Она назвала в бумаге родственников отца ребенка, супружескую чету Чижиковых.

    — Чижиковы? — переспросил Келсо. — Вы уверены?

    Уверена.

    Ребенка они даже не видели. Им не разрешили зайти в больницу.

    Ну, она с этим согласилась, потому что Варвара Сафонова уважала партийную дисциплину.