Но что или кто находится между этими двумя противоположностями — между убийствами и смехом? Каким был этот человек? Мы не знаем. А почему? Потому что Сталин постарался убрать почти всех, кто мог бы рассказать нам, каким он был...

     4

    Новое жилище Мамонтова оказалось как раз через реку, в большом многоквартирном комплексе, известном как Дом на Набережной. Этот десятиэтажный комплекс товарищ Сталин — с типичной для него щедростью — предоставил для жилья руководящим членам партии и их семьям. В нем было двадцать пять подъездов, в каждом из которых Генсек предусмотрительно посадил охранника из НКВД — исключительно для вашей безопасности, товарищи.

    После проведения чисток шестьсот обитателей комплекса были ликвидированы. А теперь квартиры приватизированы, и самые хорошие из них, с видом на Москву-реку и Кремль, стоят более полумиллиона долларов. Келсо не мог понять, как Мамонтов сумел набрать такую сумму.

    Он спустился по лестнице с моста и перешел через дорогу. У мамонтовского подъезда стояла похожая на коробку белая «лада» с опущенными стеклами, на переднем сиденье двое мужчин жевали жвачку. У одного от уголка глаза до рта тянулся белый шрам. Они с нескрываемым интересом проследили за Келсо, когда он проходил мимо них к подъезду.

    В подъезде рядом с лифтом кто-то написал по-английски аккуратными крупными буквами: «Fuckoff». Свидетельство российского образования, подумал Келсо. Нервничая, он стал насвистывать мотив собственного сочинения. Лифт бесшумно поднял его на девятый этаж; он вышел, встреченный отдаленным грохотом западного рока.

    Дверь у Мамонтова была железная. На металле кто-то аэрозолем нарисовал красную свастику. Краска облезла и потускнела от времени, но ее и не пытались смыть. В стену над дверью была вделана маленькая телекамера.

    Многое здесь сразу не понравилось Келсо: охрана, парни в машине у подъезда. На какой-то миг он ощутил запах страха, царившего тут двадцать лет тому назад и, словно запах пота, пропитавшего кирпичную кладку, — грохот сапог, громкий стук в дверь, поспешные прощания, всхлипы, тишина. Рука его застыла на звонке. Надо же выбрать такое место для жилья!

    Он нажал на кнопку звонка.

    После долгой паузы дверь открыла пожилая женщина. Госпожа Мамонтова не изменилась — все такая же высокая, полная, но не грузная. На ней был широкий цветастый халат, и она, похоже, только что плакала. Она окинула его рассеянным взглядом покрасневших глаз и, не успел он открыть рот, исчезла. Из глубины темного коридора показался Владимир Мамонтов, одетый так, будто собрался на службу: белая рубашка, голубой галстук, черный костюм с маленькой красной звездочкой на лацкане.

    Он молча протянул руку. Рукопожатие было таким, что от руки Келсо, казалось, ничего не останется, — по слухам, Мамонтов на собраниях в КГБ занимался тем, что разрабатывал руку с помощью резинового мячика. (Немало слухов ходило о Мамонтове: говорили, например, что в ночь на 20 августа 1991 года во время знаменитого заседания на Лубянке, когда путчисты поняли, что все сорвалось, Мамонтов предложил полететь на дачу Горбачева в Форосе на Черном море и лично застрелить президента. Эти слухи Мамонтов объявил «провокационной выдумкой».)

    Из темноты, царившей за спиной Мамонтова, возник молодой человек с пистолетом в кобуре под мышкой, и Мамонтов, не оборачиваясь, сказал:

    — Все в порядке, Виктор. Я владею ситуацией.

    С виду Мамонтов походил на обычного чиновника: волосы с проседью цвета стали, очки в стальной оправе, отвислые щеки, как у охотничьей собаки.