|
Сюда попали националисты, особенно - украинцы и литовцы, и особенно в тех случаях, где была или мнилась подпольная цепочка и надо было ее всю вымотать, все фамилии добыть из уже арестованных. Например, в группе Скирюса Ромуальдаса Прано было около пятидесяти литовцев. Они обвинялись в 1945 году в том, что расклеивали антисоветские листовки. Из-за недостатка в то время тюрем в Литве их отправили в лагерь близ Вельска Архангельской области. Одних там пытали, другие не выдерживали двойного следственно-рабочего режима, но результат таков: все пятьдесят человек до единого признались. Прошло некоторое время и из Литвы сообщили, что найдены настоящие виновники листовок, А ЭТИ ВСЕ НЕ ПРИ ЧЕМ! - В 1950 г. я встретил на Куйбышевской пересылке украинца из Днепропетровска, которого в поисках "связи" и лиц пытали многими способами, включая стоячий карцер с жердочкой, просовываемой для опоры (поспать) на 4 часа в сутки. После войны же истязали членкора Академии наук Левину - из-за того, что у нее были общие знакомые с Аллилуевыми. И еще было бы неверно приписывать 37-му году то "открытие", что личное признание обвиняемого важнее всяких доказательств и фактов. Это уже в 20-х годах сложилось. А к 1937-му лишь приспело блистательное учение следователям и прокурорам для их моральной твердости, мы же, все прочие, узнали о нем еще двадцатью годами позже - узнали, когда оно стало обругиваться в придаточных предложениях и второстепенных абзацах газетных статей как широко и давно всем известное. Оказывается, в тот грознопамятный год в своем докладе, ставшем в специальных кругах знаменитым, Андрей Януарьевич (так и хочется обмолвиться Ягуарьевич) Вышинский в духе гибчайшей диалектики (которой мы не разрешаем ни государственным подданным, ни теперь электронным машинам, ибо для них да есть да, а нет есть нет), напомнил, что для человечества никогда не возможно установить абсолютную истину, а лишь относительную. И отсюда он сделал шаг, на который юристы не решались две тысячи лет, что, стало быть, и истина, устанавливаемая следствием и судом, не может быть абсолютной, а лишь относительной. Поэтому, подписывая приговор о расстреле, мы все равно никогда не можем быть абсолютно уверены, что казним виновного, а лишь с некоторой степенью приближения, в некоторых предположениях, в известном смысле <Может быть, сам Вышинский не меньше своих слушателей нуждался тогда в этом диалектическом утешении. Крича с прокурорской трибуны "всех расстрелять как бешеных собак!", он-то, злой и умный, понимал, что подсудимые невиновны. С тем большей страстью, вероятно, он и такой кит марксистской диалектики как Бухарин, предавались диалектическим украшениям вокруг судебной лжи: Бухарину слишком глупо и беспомощно было погибать совсем невиновному (он даже НУЖДАЛСЯ найти свою вину!), а Вышинскому приятнее было ощущать себя логистом, чем неприкрытым подлецом.> Отсюда - самый деловой вывод: что напрасной тратой времени были бы поиски абсолютных улик (улики относительны), несомненных свидетелей (они могут и разноречить). Доказательства же виновности относительные, приблизительные, следователь может найти и без улик и без свидетелей, не выходя из кабинета, "опираясь не только на свой ум, но и на свое партийное чутье, свои нравственные силы" (то есть на преимущества выспавшегося, сытого и неизбиваемого человека) "и на свой харакатер" (то есть, волю к жестокости)! Конечно, это оформление было куда изящнее, чем инструкция Лациса. Но суть та же. |
