Осыпающаяся табличка указывала в сторону лестницы, но на занятиях говорили, что она в очень скверном состоянии. Оставалось одно – бежать по рельсам обратно к «Юнион‑сквер». Но прежде требовалось раздобыть хоть какое‑то оружие.

Я проскочил мимо Ласи в туалет, подлетел к кабинке и ударом ноги отломил последние куски дерева, уцелевшие в углу металлической рамы. Выломал семифутовый кусок ржавого железа из осыпающегося цемента и взвесил его на ладонях. Откровенно убийственная штука.

– А как насчет меня? – спросила Ласи.

– Что насчет тебя?

– Мне не нужна дубинка?

– Ласи, этого тебе даже не поднять. Пока ты сверхсилой не обладаешь.

Она бросила на меня сердитый взгляд и подняла с пола обломок ржавой железяки.

– Ну, что бы там ни приближалось, я встречу его не с пустыми руками. Между прочим, воняет, как сама смерть.

– Ты чувствуешь запах? Уже?

– А то! – Она принюхалась и состроила гримасу. – Мертвая крыса на стероидах.

Я удивленно вытаращился на нее. Ласи изменялась быстрее, чем любой когда‑либо виденный мной инферн. Как будто новый штамм мутировал с повышенной скоростью, изменяясь при каждом переходе с одного «хозяина» на другого. А может, эта подземная тварь просто очень уж сильно воняла. Сейчас ее зловоние буквально затопило меня, включая по всему телу сигналы тревоги и ярости. Сознание вопило: «Беги!» – но мышцы зудели от страстного желания ввязаться в бой.

И во мне почему‑то крепла уверенность, что они получат желаемое. Инстинкт подсказывал – тварь знает, что мы здесь; более того, она нацелилась на нас.

– Пошли, – сказал я.

Хрустя гравием, мы спрыгнули с платформы и очертя голову помчались по пути. Впереди мерцали огни следующей станции, которые странным образом как будто все время удалялись от нас.

Всего четыре квартала, напомнил я себе; ничего, справимся.

Потом я разглядел – через одну из ям, куда рабочие спрыгивают, если видят приближающийся поезд, – тьму несравненно более глубокую, чем сумрак в туннеле подземки. Яма в земле. Когда мы приблизились к ней, на нас обрушился холод, смешанный с чудовищным зловонием, по телу побежали мурашки.

– Оно уже ближе, – сказала Ласи, принюхиваясь.

Она остановилась, высоко вскинув свою железную палку, как будто собиралась насадить на кол вампира. Однако тварь была больше любого инферна, и я абсолютно не сомневался, что сердца у нее нет.

– Держись позади меня, – сказал я и кивнул на яму. – Оно вылезет вот отсюда.

На мгновение ее взгляд задержался на тьме, которая была чернее любой тьмы.

– Так что же это такое?

– Я ведь уже сказал, что не…

Мой голос оборвался; внезапно я все понял. Не в смысле слов или образов. Нет, это было скорее ощущение – забытый на протяжении долгих поколений ужас перед давным‑давно похороненным врагом, предостережение, всегда жившее в древнем знании о том, что солнце не сможет вечно защищать нас от обитателей глубин. Я снова почувствовал дрожь открытия, которое сделал, когда только начал заниматься биологией, – что мир природы гораздо меньше озабочен проблемой нашего выживания, чем мы готовы это признать. Как отдельные личности, даже как вид, мы здесь только на время, и смерть так же холодна и темна, как глубочайшие трещины в камнях, по которым мы ходим.

– Что такое, Кэл? – снова спросила Ласи.

– Вот почему мы здесь, – вырвалось у меня. – Почему инферны здесь.

Она кивнула с серьезным видом.

– И вот почему я так сильно хочу убить его? Ответить я не успел, потому что тварь показала свою физиономию – если это можно так назвать.