Шринк выпрямилась в кресле.

– К несчастью, для оздоровления подвал не самое подходящее место. Они копали чересчур близко к туннелю метро, а там почва слишком пористая. Туннель был закончен всего лишь в тысяча девятьсот восьмом году. Не все, что расшевелило это вторжение, успокоилось даже сейчас.

– Не успокоилось? Спустя сто лет? – удивился я.

Шринк сложила пальцы домиком.

– Крупные создания внизу пробуждаются медленно, Малыш. И медленно успокаиваются.

Я сглотнул ком в горле. Во всех старых городах мира существует свой вариант Ночного Дозора, и все они нервничают, когда граждане ведут земляные работы. Асфальт существует по очень веской причине – чтобы проложить что‑то твердое между нами и созданиями, обитающими в подземном мире.

– Не исключено, что новое рытье вскрыло нижние слои, – продолжала Шринк, – и нечто очень древнее полезло наверх.

– Думаете, они вскрыли крупное скопление крыс?

Ни тот ни другая не ответили.

Помните, что я рассказывал о крысах – разносчиках нашего заболевания? Как «семья», потерявшая инферна, сохраняет паразита в своей крови? Такие «семьи» могут долгое время после смерти своих инфернов передавать заболевание от поколения к поколению. Старые города носят паразита в собственных «костях», вроде того как ветряная оспа живет в вашем позвоночном столбе на протяжении десятилетий, дожидаясь, пока вы состаритесь и она сможет вырваться наружу ужасными волдырями.

– Центр здоровья, да? – Я покачал головой. – Вот, оказывается, из‑за чего все неприятности.

– Возможно, это нечто большее, чем скопление крыс, Кэл. Возможно, нам придется столкнуться с созданиями крупнее крыс и инфернов. – Шринк помолчала. – И потом… есть же владельцы.

– Владельцы? – спросил я.

Человек из архива бросил взгляд на Шринк, а она посмотрела на меня.

– Первые поселенцы, – сказала она.

– Вот дерьмо!

Кое‑ что о носителях Ночного Дозора: они особо неравнодушны к семьям, именами которых названы старейшие улицы города. В 1600‑х Новый Амстердам был маленьким городком, на несколько тысяч человек, и все приходились друг другу кузенами, или дядями, или работниками по контракту. Преданность уходит корнями далеко в прошлое, она в крови.

– Кто это? Бурамы? Стайсы?

Глаза Шринк превратились в щелочки, рука сделала неопределенный жест в сторону полузабытого мира за стенами дома.

– Если память мне не изменяет, Джозеф когда‑то жил на этой самой улице. И Аарон построил свой первый дом на Годден‑хилл, там, где сейчас пересекаются Голден‑стрит и Фултон‑стрит. А ферма Медкефа Райдера была чуть севернее – он выращивал пшеницу на поле позади Зеленой улицы, хотя в наши дни это поле носит название Таймс‑сквер. И в Бруклине они имели другие участки обрабатываемой земли. Славные были парни, эти Райдеры, и, уверена, Ночной Мэр поддерживает отношения с их потомками.

Я с трудом смог заговорить.

– Райдеры, вы сказали?

– Да, – подтвердил парень из архива.

Я снова сглотнул.

– Мою предшественницу зовут Моргана Райдер.

– Ну, тогда у нас точно проблема, – сказала Шринк.

Парень из архива – его, как выяснилось, звали Чип – отвел меня вниз, в свой крошечный кабинет.

Мы занялись изучением истории туннеля метро Хобокена, которая оказалась гораздо более волнующей, чем вы можете себе представить.

– Первый инцидент произошел в тысяча восемьсот восьмидесятом, погибли двадцать рабочих, – сказал Чип. – Во время второго, в тысяча восемьсот восемьдесят втором, погибло чуть больше.