– Мы с тобой договорились, Кэл, – ты не будешь лгать мне.

– Я и не лгал, – твердо заявил я.

– Дерьмо, все это дерьмо! – закричала она. – Ты носитель и до сегодняшнего вечера даже ни словом не упомянул об этом!

– Но…

– И что еще ты плел мне? «Мой друг спал с Морганой». Я своими ушами слышала! Друг, жопа! Ты заразился от нее, верно?

Я вздохнул.

– Да. Но я никогда не лгал тебе, просто кое о чем умалчивал.

– Послушай, Кэл, есть вещи, о которых, предполагается, люди должны сообщать, даже если их не спрашивают. Одна из них – тот факт, что ты заражен вампиризмом.

– Нет, Ласи. Это как раз тот факт, который я должен скрывать всю оставшуюся жизнь. От всех.

Она помолчала. Мы сидели в темноте, уставившись друг на друга.

– И когда же ты собирался рассказать мне? – в конце концов спросила она.

– Никогда. Ты что, не въезжаешь? Быть зараженным этой болезнью означает никогда не рассказывать об этом никому.

– Но что, если… – Она оборвала себя, покачала головой и продолжила шепотом: – Что, если ты захочешь переспать с кем‑то, Кэл? Тогда ты должен рассказать ей.

– Я ни с кем не могу спать.

– Господи, Кэл, даже люди с ВИЧ имеют секс, просто используют презерватив.

Чувствуя, как колотится сердце, я повторил суровую догму, которую втолковывали нам на занятиях.

– Споры паразита жизнеспособны даже в слюне и достаточно малы, чтобы проникать сквозь латекс. Любой вид секса для нас опасен, Ласи.

– Но ты… – Ее голос сошел на нет.

– Другими словами, Ласи, это абсолютно исключено. Я не могу даже поцеловать никого!

Я выкрикнул последнюю фразу, придя в ярость от необходимости говорить такие вещи вслух, это делало их еще более реальными и неотвратимыми. Я вспомнил свои жалкие фантазии в ресторане, свою надежду на то, что меня могут принять за нормального человека, а нас вместе за парочку.

Она снова покачала головой.

– И тебе не приходило в голову, что это может оказаться важно для меня?

Какое‑ то время этот вопрос звенел у меня голове, напомнив, как прошлой ночью звук ее дыхания заполнял комнату.

– Важно для тебя?

– Да.

Она встала, подтащила к потолочному светильнику кресло, забралась на него и ввернула на место лампочку. Вспыхнул свет, заставив меня прищуриться.

– Что еще важно для тебя? Хочешь почитать мой дневник? Порыться в моем шкафу? Я и так рассказал тебе практически все!

Ласи слезла с кресла и направилась к двери. Ее рюкзак уже лежал там, полностью упакованный. Она собиралась уйти.

– «Практически все» явно оказалось недостаточно, Кэл. Нужно было рассказать мне. Нужно было понять, что я захочу это узнать. – Она положила на стол сложенный листок бумаги, подошла ко мне и поцеловала в лоб. – Мне по‑настоящему жаль, что ты болен, Кэл. Я буду у сестры.

Мысли метались, угодив в ловушку тех ночных кошмаров, когда понимаешь, как важны будут следующие произнесенные тобой слова, но даже не можешь открыть рот.

В конце концов вспышка воли прорвалась сквозь этот хаос.

– Почему? Почему тебе жаль, что я болен?

– Господи, Кэл! Потому что я думала, что у нас с тобой что‑то есть. То, как ты смотрел на меня. С самого первого раза, когда мы встретились в лифте.

– Это потому, что… ты мне нравишься. – Горло перехватило, глаза жгло, но нет, я не заплачу. – С этим я ничего не могу поделать.

– Мог хотя бы сказать мне, а то складывается впечатление, будто ты морочил мне голову.