Там была вся парижская публика, любители больших распродаж, покупатели и те, кто делает вид, будто может что-то купить, биржевые дельцы, артисты, дамы из всех слоев общества, пара министров, итальянский тенор, даже изгнанный король, который, желая упрочить свой кредит, соизволил весьма значительным тоном, хотя голос и дрожал, назвать сумму в сто тысяч франков. Сто тысяч франков! Напрасно он беспокоился. Итальянский тенор тут же рискнул ста пятьюдесятью тысячами, а член общества французов выкрикнула: «Сто семьдесят пять!»

 Однако, когда сумма дошла до двухсот тысяч франков, претенденты на покупку стали понемногу рассеиваться. На двухсот пятидесяти пяти их осталось только двое: крупный финансист, король золотых приисков Эршман и графиня Крозон, богатейшая американка, чья коллекция бриллиантов и драгоценных камней получила всеобщую известность.

 — Двести шестьдесят тысяч… Двести семьдесят… двести семьдесят пять… восемьдесят… — выкрикивал распорядитель аукциона, поочередно поглядывая на обоих претендентов. — Двести восемьдесят тысяч, мадам… Кто больше?

 — Триста тысяч, — шепнул Эршман.

 Наступила тишина. Все глядели на графиню де Крозон. Та, улыбаясь, хотя бледность лица выдавала ее волнение, поднялась и оперлась руками о спинку впереди стоящего стула. Она знала заранее, да и никто из присутствующих не сомневался, что поединок неизбежно закончится в пользу финансиста, чьи капризы легко могло удовлетворить полумиллиардное состояние. И все-таки графиня произнесла:

 — Триста пять тысяч.

 Снова стало тихо. Все взгляды повернулись к золотодобытчику в ожидании его слова. Ну вот сейчас он набавит, причем по-крупному, даст окончательную цену.

 Однако ничего подобного не произошло. Эршман даже не пошевелился, впившись глазами в зажатый в правой руке листок бумаги, а левой скомкал обрывки какого-то конверта.

 — Триста пять тысяч, — повторил распорядитель. — Один… Два… Еще есть время… Кто больше?.. Повторяю… Раз… Два…

 Эршман не реагировал. Во вновь наступившей тишине раздался удар молотка.

 — Четыреста тысяч, — вдруг завопил Эршман, будто этот звук вывел его из оцепенения.

 Но поздно. Продажа с торгов совершилась.

 Все кинулись к нему. Что произошло? Почему раньше не назвал свою цену?

 Он только лишь смеялся.

 — Что произошло? Да сам не знаю. Отвлекся вдруг на какую-то минуту.

 — Как это возможно?

 — Да вот принесли тут письмо.

 — Это из-за него?

 — Отвлекся на минутку.

 В зале был и Ганимар. Он видел, как продавалось кольцо, и подошел к одному из посыльных.

 — Вы передавали письмо господину Эршману?

 — Да.

 — А от кого?

 — От одной дамы.

 — Где она?

 — Где? Вон там, в густой вуали.

 — Та, что уже выходит?

 — Да.

 Ганимар кинулся к дверям за дамой, которая в тот момент спускалась по лестнице. Он побежал следом, но у самого входа не смог быстро пробраться сквозь толпу. Выскочив наконец на улицу, он понял, что она исчезла.

 Тогда Ганимар, вернувшись обратно, подошел к Эршману, представился и стал расспрашивать о письме. Тот передал его ему. На листке бумаги незнакомым финансисту почерком кто-то торопливо нацарапал карандашом: «Голубой бриллиант приносит несчастье. Вспомните об участи барона д'Отрека».

 

 

Однако на этом приключения голубого бриллианта не закончились.