— Дьявол, — пробормотал он, — самое время уходить. Видимо, дом окружен… Ход на черную лестницу закрыт. Слава Богу, есть камин!

 Он ухватился за лепку — та не двигалась. Нажал посильнее — плита оставалась неподвижной.

 В тот же миг ему показалось, что дверь внизу отворилась, и из вестибюля послышались чьи-то шаги.

 — Вот черт, — выругался он, — я пропал, если треклятый механизм…

 Судорожно сжимая пальцами лепку, он надавил всем своим весом. Ничто не сдвинулось с места. Ничто! В силу какого невероятного невезения, воистину ужасной насмешки судьбы, механизм, еще несколько минут назад действовавший безотказно, теперь заклинило?

 Поднатужившись, он рванул на себя обшивку камина. Но мраморная плита не поддавалась. Проклятие! Возможно ли, чтобы такое глупое препятствие встало на его пути? Он стукнул по мрамору, стал колотить по нему кулаками, ругая на чем свет стоит.

 — В чем дело, господин Люпен, похоже, у вас что-то испортилось?

 Люпен в ужасе обернулся. Перед ним стоял Херлок Шолмс.

 Херлок Шолмс! Он глядел на него, моргая, будто ослепленный страшным видением. Херлок Шолмс в Париже! Херлок Шолмс, им же самим отправленный накануне в Англию, подобно взрывоопасной бандероли! Теперь он, свободный и победоносный, возвышался перед Люпеном! О, для того, чтобы свершилось такое немыслимое чудо вопреки воле Арсена Люпена, нужно было, по меньшей мере, крушение всех естественных законов. Это означало победу всего, что противоречит логике и нормальному ходу вещей. Херлок Шолмс здесь!

 И, в свою очередь, англичанин насмешливо, с той же высокомерной вежливостью, которой, как ударами хлыста, не раз стегал его противник, произнес:

 — Господин Люпен, предупреждаю вас, что с этой минуты навсегда забуду о ночи, которую вы заставили меня провести в особняке барона д'Отрека, не стану вспоминать о злоключениях моего друга Вильсона, никогда не помяну о моем похищении в автомобиле, ни о путешествии, что я был принужден совершить привязанным по вашему приказу к неудобной койке. Эта минута стирает все. Я больше ни о чем не помню. Мы в расчете. Я получил королевское вознаграждение.

 И поскольку Люпен хранил молчание, англичанин спросил:

 — А вы как думаете?

 Казалось, он настаивал, потому что требовал признания своих заслуг, некой компенсации за прошлое.

 После минутного размышления, дав англичанину почувствовать свой взгляд, проникающий до сокровенных глубин души, Люпен заявил:

 — Полагаю, месье, ваше теперешнее поведение имеет под собой серьезные основания?

 

— Чрезвычайно серьезные.

 — То, что вы улизнули от моего капитана и от моих матросов, не имеет первостепенного значения в нашей борьбе. Но тот факт, что вы здесь, передо мной, один, слышите, один на один с Арсеном Люпеном, заставляет меня считать ваш реванш настолько полным, насколько это только возможно.

 — Насколько это возможно.

 — Что с домом?

 — Окружен.

 — А два соседних?

 — Тоже.

 — Верхняя квартира?

 — Все три квартиры на шестом этаже, занимаемые господином Дюбреем, окружены.

 — Таким образом…

 — Таким образом, вы попались, господин Люпен, это неизбежно.

 Люпен испытал в тот момент те же самые чувства, что волновали Шолмса, когда он ехал в автомобиле, тот же сдерживаемый гнев, то же бешенство.