— Крути башкой! — сердито произнёс Берзалов, и Рябцев впился глазами в прицел так, словно видел его впервые.

У Берзалова из головы всё ещё не выходил разговор с прапорщиком, и поэтому он был злым и нервным. Последнее, конечно, было особенно хорошо там, где грозила опасность, то бишь в данный момент в лесном кванторе. Договорились его так называть, в отличие от школьного квантора. Берзалов его так и обозначил в донесении, которое отдал лейтенанту Протасову, и в пакете, который вручил Гаврилову. То‑то у подполковника Егорова глаза на лоб полезут, думал он так, словно ему было пятнадцать лет и он всех хотел страшно удивить, чтобы о нём думали только хорошее и вспоминали незлым, добрым словом.

— Вы, Федор Дмитриевич… простите меня, — неожиданно даже для самого себя сказал Берзалов. — Не прав я. Но… и вы тоже не правы…

— Ну — у-у… — великодушно отозвался Гаврилов тем тоном, когда думают об одном и том же. — Главное, чтобы задание выполнили. А то, что мы спорим, так — х-хх… это ж — ж… для пользы дела.

Он крутил своим рязанским носом и был абсолютно, стократно, всецело прав. Полностью с вами согласен, подумал Берзалов и без всяких там телячьих нежностей и объятий на дорожку прыгнул в бронетранспортёр, и они понеслись.

Дорога, похожая на туннель, плавно повернула влево, деревья сомкнулись, зелёный полумрак накрыл их. Берзалов включил подсветку. Вернее, СУО сама всё сделала, хотя это мало помогло. Если какой‑нибудь американец и сидел в кустах, например, с ракетой «джавелин», то его всё равно не разглядеть впопыхах, да и поздно. Шарахнет так, что броня покажется бумагой.

Потом сделалось светлее: прояснилось, и они въехали в поселок — вполне целый, хорошо сохранившийся, с дощатыми заборами и яблонями в цвету.

— Вашу — у-у Машу — у-у!.. — кажется, прошептал Берзалов, но больше ничего не добавил, иначе бы его слова могли интерпретировать как годно: и как панику, и как воззвание Гаврилову к помощи. Прапорщик и так тут как тут — напомнил о себе, за одно проверяя связь:

— Остриё сеть! Остриё семь! Роман Георгиевич, что у вас там?! — всполошился он.

Его голос едва был слышен сквозь бесконечный космический гул.

— Остриё пять, всё нормально… — не поверил даже самому себе Берзалов, — находимся на краю пустого посёлка. Ведём разведку.

Аппаратура шифрации и дешифрации задерживала ответ на долю секунды. Накануне они обговорили и эту предосторожность, задействовав СУО на полную катушку, хотя теряли оперативность.

— А то мало ли что… — сказал Гаврилов. — Услышит кто‑нибудь, и пиши пропало.

Берзалов хотел сказать, что связь вообще стала глуше, что это плохой признак, но не успел. СУО вдруг выставила красную «галку», а где и как в привязке к местности — визуально не определишь, потому что заборы и дома закрывали видимость. Правда, азимут был взят верно. Если бы не азимут, лихорадочно подумал Берзалов, то вообще кранты. Колюшка же Рябцев выдохнул все свои ночные страхи:

— «Бредли»!

— Вижу… — спокойно ответил Берзалов и приказал: — Филатов, назад! Всем из машины — вон! Рассредоточиться!

Это манёвр у них был отработан до совершенства. Не зря он гонял экипаж до посинения: «высадка и посадка на бронетранспортёр». Главное, чтобы никто руку себе не сломал, как Кумарин, подумал он. Гаврилов почему‑то молчал, вроде как ничего не слышал, но сейчас было не до него. Сейчас надо было выкручиваться.

— Чванов, можешь достать его из «шмеля»?

— Могу! — бодро ответил Чванов и надел свой огромный шлем, величиной с казан.