Я попал в яблочко.

В голове одна за другой мелькают ещё две мысли.

Вот почему в Храме Вселенской Благодати, когда я попытался уловить её истинные чувства, на миг ощутил лишь ледяное презрение по отношению к прихожанам, прежде, чем сработала ментальная защита. Имидж Светоча — это огромная жирная ложь!

Вот каким образом Фэнрик, лидер Хранителей Равновесия, выяснил, что я выступлю на Полигоне ещё до нашего знакомства. А ведь о том знал только Пакт и моё ближайшее окружение, а в них я полностью уверен. Светоч, будучи шестым Гексархом, присутствовала на той встрече, где я расколол Орда и согласился с их предложением.

Теперь всё встаёт на свои места.

Откинувшись на спинку кресла, продолжаю с усмешкой:

— Именно поэтому безвременно усопший Скульптор Грёз и сотрудничал с тобой. Он, мягко говоря, недолюбливал Хранителей Равновесия, виня их в смерти семьи, а ты, уверен, скармливала ему информацию о вашей группировке. Подогревала пламя его ненависти. Сливали какие-то кусочки данных. Обещала, что поможешь добраться до Фэнрика? Ну так что, я прав?

Каждое слово впивается в неё подобно стреле, и моей собеседнице всё труднее сохранять самоконтроль. Чувствую, что угадал и с последним предположением.

— Твой образ благочестивой целительницы — лишь маска. Ширма, за которой скрывается истинное лицо. Тебе нет дела до верующих и калек, ты преследуешь свои цели. Интересно, так было всегда или сострадание постепенно пропало, уступив место раздражению и ненависти? Инвалиды и болезные не кончаются. Всё прут и прут в Храм на встречу с тобой, верно? «Им там что, мёдом намазано?»

На долю секунды лицо женщины искажается, словно я ударил её наотмашь. В незрячих полыхающих пламенем глазах на миг проглядывает ярость вперемешку с безысходностью.

— Рано или поздно в этой вселенной ломают каждого, — цедит она ледяным тоном. — Иногда это происходит в один миг — жёстко и грубо. Иногда это смерть от тысячи порезов, кусочек за кусочком, пока от прежнего тебя ничего не остаётся.

Её слова царапают что-то внутри, будто наждачкой по старой ране. Я прекрасно понимаю, о чем она говорит.

Хмурюсь, вглядываясь в бирюзовое лицо Алиты. В моей голове всплывает очередная мысль, поражающая своей очевидностью.

— Досужая болтовня про твою слепоту в результате сделки с Иерофантом — это всё враньё, да? — нахлынув, озарение, вырывается наружу отрывистой фразой. — Ты заплатила не зрением!

Это чистый инсайт[1]. У меня нет фактов или доказательств, но если она соврала в одном, разыгрывая роль святоши, то вероятно соврала и в другом.

Плечи Алиты напрягаются, а пальцы до хруста стискивают бокал. Лишь филигранный контроль спасает его от участи разлететься тысячей осколков.

Собеседница долго молчит, посматривая на меня и, наконец, ставит пустой фужер на край стола.

— Откровенность за откровенность… — глухо роняет она после затянувшейся паузы. — Ты прав. Я заплатила куда худшую цену. Ради обретения дара исцеления я принесла в жертву свои моральные ориентиры, этические принципы и личные убеждения. Иерофант забрал все то, что составляло мою суть. Взамен я получила искомое — власть над жизнью и смертью.

Мои брови взлетают к кромке волос, пока я перевариваю услышанное. Нихера себе исповедь!

— И теперь я исцеляю других не потому, что хочу этого, — продолжает Светоч, — а потому что этого когда-то хотела юная, наивная дурочка Алита. Я не могу позволить, чтобы её жертва оказалась напрасной.

Мне хочется поверить ей, проявить жалость к этой женщине, сломленной чудовищным выбором. Вот только перед глазами почему-то встаёт Вилли Вонка в модном котелке, шепчущий: «Какая трогательная история.