|
Артур пробежал по всему вагону, заглядывая в каждое купе – девушки нигде не оказалось. Тогда он рванул на себя туалетную тонкую дверцу, не задумываясь уже ни о чем... Пусть там внутри хоть кавалеристский полк – не имеет значения. Но внутри было пусто. «Так. Нужно спокойно и методично обследовать поезд. Черт... Где же? Ну где же она». Он закурил, обжигая губы. Курил быстро, жадно, зло. Шагал по составу, перебираясь из вагона в вагон, распахивая настежь двери всех купе, заглядывая в каждый угол. Знал уже наверняка, что девушки он не найдет. Знал, что Даша ушла, воспользовавшись суматохой. Ушла навсегда. Знал, что решила она уйти еще этой ночью, а может, даже раньше – когда плакала в холодном тамбуре, прижимаясь к его груди. А то, что она ему солгала, обещая все же доехать до Топловского и уже оттуда вернуться в Москву... так он бы, очутись на ее месте, тоже солгал. «Девочка... маленькая моя смелая девочка, глупая моя девочка... Нянчить бы тебе твоих кукол, вышивать гладью, печь кексы и носить модные шляпки. Танцевать под патефон... Господи! Я ведь так и не отдал ей карточку Вертинского! Вот только нужна ли ей она теперь?» – Артур в сердцах швырнул окурок в угол и, повернувшись, направился на поиски своих. *** Десятью минутами раньше, как раз тогда, когда Артур протягивал умирающей старухе кружку с ледяной водой, Даша стояла перед распахнутой настежь дверью вагона и с ужасом смотрела вниз, на пробегающие мимо кусты, на заснеженное полотно. – Плыгать соблалась, мамзель? Сумаседсая цтоли? – Яшка родненький! – вот уж кого Даша совсем не ожидала здесь увидать, так это московского смешного беспризорника Яшку. – Тыто тут что забыл? – На юг еду я! Не видис цтоли? Яблоки тут, пелсики... Класота! – Пелсики... Да. Персики тут знатные, – она снова посмотрела наружу и зажмурилась. – Погоди плыгатьто, глупая. Чичас станция будет, так пелед ней в голку пойдет. Медленно пойдет. Тогда оба и сиганем. Только ты сигай пелвая. – А тебето зачем прыгать? – удивилась Даша. – У меня тут свои дела. Мне очень нужно. – Яске тозе нузно! У Яски тут тозе дела! К Махно в алмию хоцю я записаца. Буду в класных станах щеголять. Левольвелт мне батька даст. Тацянку! – Ужо мне махновец... – Даша не сдержала улыбки. – Штаны, револьвер, тачанку. Где мы, а где Гуляйполе. Сопли с пола подбери. Яшка насупился. Хотел ляпнуть чтонибудь обидное, но тут поезд притормозил. Придорожные кусты поплыли медленно, даже печально. Словно только что плясали они веселый гопак и вдруг передумали, перешли на медленный фокстрот. Даша вопросительно обернулась на беспризорника, мол, что делатьто. Мальчонка деловито таращился вдаль, словно чтото про себя прикидывая. – Все! Сигай вниз, мамзель! Медленнее узе не будет! – Яшка! Ой! Боюсь я! – Плыгай! Кому сказал? Тьху! Баааба, цто с вас взять! Даша зажмурилась, присела, потом распахнула широкошироко глаза и... прыгнула. Полетела прямо в снег по ходу поезда. Упала на бок, но совсем не больно. Перевернулась два раза, тут же вскочила, отряхнула от снега шубку и отбежала в сторону. Вслед за ней вылетел из вагона похожий на тугой мячик пацаненок. Пробежал несколько шагов. Остановился. Утер мордаху рукавом и заулыбался счастливопресчастливо! – Ну чо? Вот мы и плиехали, мамзель! Станция Юг! Глава тринадцатая. О судьбе и смерти Топловское. Крым. Конец января – начало февраля 1920 года До женского монастыря в Топловском добрались к концу января. Добрались бы раньше, но Маргарите по пути стало совсем худо. Тифом ее, к счастью, не задело – хватило одной Бабочки, которую она с себя сняла, едва сошла с поезда. Но с Бабочкой или без – было уже поздно – Марго умирала. Еще в Екатеринославе, где они проторчали пару дней, пытаясь нанять когонибудь, кто сумел бы довезти их до самого Топловского, у Маргариты отказали ноги. |
