— Цвай момент, Павел Дмитриевич!

— Ну так вот, — вновь обратился к стрелку Токошин. — Слава твоя… кто душегубцем честит, убивцем-кровопийцей, а кто и добавляет — побольше таких убивцев, как ты, глядишь, и по дорогам ездить куда спокойнее выходило б. Взять, к примеру, тех молодцев, что вокруг нас в живописных позициях разлеглись — тихие, смирные… как по мне, упокойничками они лучше смотрятся, нежели в живом виде. Мы хоть и привыкли, что на ярмарку всякие людишки съезжаются, но, думаю, появись ты деньков на пять позже, мог бы и без награды остаться.

— Бывает, — ровным голосом произнес стрелок. — А бывает, что и премиальные перепадают.

— Ну, мы все ж не Запупеевка какая! — фыркнул Токошин. — Понятно дело, сработали б далеко не так аккуратно и красиво, дыр вышло б куда больше, но…

— Дядь Паш… чего делать-то надо? — робкий тон вставшего за лейтенантом парня, по мнению стрелка, плохо подходил к его габаритам — вихры цвета спелой пшеницы лишь самую малость не дотрагивались до потолка.

— Сейчас все скажу… Романыч!

— Уже-уже запираю, Павел Дмитриевич! — крикнул суетившийся у двери толстяк. — Засов вот задвину-и все! Клав, ставни-то тоже позапирай, а то вон гляди, в каждом окне по десять рож, не ровен час, выдавят стекла носами…

— За лошадьми их тоже пусть присмотрят, — заметил стрелок. — И там, где они на постой…

— Пусто там, — уверенно сказал Токошин. — Сам третьего дня проверял. Ночевали они в сарае у Ноготковых, а днем все при себе таскали, не иначе чтоб в любой момент, если что, в седла — и деру. А вот насчет лошадей это ты верно, главное, вовремя. Клавка, погодь со ставней! Сунься наружу, глянь — Петров со своими добрался уже до места происшествия или как?

— Да тута он, Дмитриевич, тута, отсель вижу — трется на углу.

— Щас… Мишка, ты пока вот чего… чтоб Клавке лишний раз не нагибаться… пусть-ка Романыч один стол клеенкой постелет — будем, значит, оперировать по правилам. Романыч… нуты… керосинку-то запали, не жлобствуй, а то ведь ты меня знаешь! Если угляжу, что ты али Клавка сверх законной трети чего-нибудь из упокойничкового добра себе в карманы приговорите…

— Не приговорят, — холодно произнес стрелок.

— Эт ты, парень, Клавдию нашу Пятровну не знаешь, — лейтенант подошел к окну. — Романыч-то да, трусоват Романыч, а Клавка даже у черта лысого из-под носа чего ценное запросто утянуть попытается. Верно я говорю?

— Да будет вам, Павел Дмитриевич, вот уж напраслину-то мелете, — привычно-заунывно возразила трактирщица. — Когда ж это я… — закончить фразу ей не дал подошедший сзади Романыч. Цепко ухватив супругу за рукав, он утянул ее в дальний от стрелка угол, где семейная пара начала яростно перешептываться. Шепот, впрочем, давался их глоткам с трудом — до стрелка то и дело доносились обрывки фраз.

— …Клавдия, Христом-богом прошу…

— … да уймись ты…

— …погляди, как он зыркает, чисто рыбина…

— …вот пускай Пашка сам…

— …дура ты и есть дура! Павел Дмитриевич тебя предупредил, а ты…

— А-апчхи!

— Будьте здоровы!

— Спасибо, — откуда-то из глубины бело-синего платка пробасил Токошин. — С лошадьми порядок, — добавил он, сворачивая платок и небрежно запихивая его в потертую кобуру на правом боку. — Присмотрят.

— Готово все, дядь Паша.

— Ну, раз готово… — лейтенант, чуть склонив голову набок, несколько секунд разглядывал будущий «операционный» стол, затем фыркнул и развернулся к стрелку.