— Понял… — протянул Вадим.

— И я думаю, что людей Кузьмичева не надо к этому привлекать. Кстати, как отец поживает? — При этих словах в глазах Феликса блеснули игривые искорки.

— Спасибо! Нормально!

— Машину водит?

— Да, конечно!

— Ну, вот и хорошо! — Феликс протянул Вадиму руку, давая понять, что разговор окончен.

Вадиму не пришлось долго объяснять отцу ни что надо сделать, ни почему. Отец только и сказал; „Ну, Феликс, силен!“ Потом, подумав с минуту, добавил: „Отвези-ка ты все досье по делам, что у тебя дома хранятся, Автандилу. Упакуй в коробку, скажи, что это архив деда. Помнишь: „Меньше знаешь — лучше спишь“. Это и Автандила касается“.

Маша договорилась о встрече с Вадимом у него дома. Инициатива была ее, а вот место встречи предложил Вадим. Уж больно ему не хотелось тащиться в консультацию. Но к назначенному времени он не успел. Когда приехал, опоздав минут на сорок, Маша с Леной пили на кухне кофе и о чем-то оживленно беседовали. Предположение Вадима, что о детях, оправдалось.

Вадим не стал звать Машу в кабинет. Сварил себе кофе и присел третьим. Лена поняла, что разговор о деле может состояться и при ней, и не стала проявлять излишней деликатности, оставляй мужа и клиентку наедине.

Из разговора Вадим понял, что Маша отдела отстранена друзьями Володи полностью. Она даже точно не знала, в чем ее мужа обвиняют. Да и не очень интересовалась. Волновало ее, сколько могут дать (о расстреле она и не помышляла) и могут ли конфисковать имущество. Соответственно, ответы Вадима Машу не порадовали, поскольку его-то как раз конфискация волновала мало — ее неизбежность очевидна, а вот срок, какой угодно, даже 15 лет, и то можно будет рассматривать как победу. Не триумфальную, разумеется, но победу. Лучше ведь, чем „вышка“…

Отчего Маша приглянулась Лене, Вадим так и не понял. Но через несколько дней, когда он вернулся вечером после работы, Маша опять сидела на кухне и попивала кофе с Леной. Они болтали, как две старые подружки. О чем? А о чем болтают подружки — обо всем и ни о чем одновременно. Так, болтают…

Когда Маша ушла, Вадим поинтересовался — что происходит? Лена ответила, что ничего особенного, просто Машу ей по-человечески жалко.

— Ты только не вздумай совать свой носик в это дело! — жестко предупредил Вадим. — Это не изнасилование какое-нибудь. Здесь все более чем серьезно. На Кузьмичева вся карательная машина советской власти наехала!

— А я и не собираюсь! Честно! — заверила жена. И вдруг, поняв скрытый смысл слов мужа, заволновалась: — А ты зачем тогда полез?! Ты же мне всегда обещал — никаких политических дел брать не будешь. Ни за какие коврижки!

— Это — не политическое, — попытался успокоить ее Вадим. — Это хозяйственное. Но, если хочешь, с большим элементом личного. Между Кузьмичевым и начальником ОБХСС Московской области.

— А почему тогда Машу в Контору таскали? — Лена из ответчика превратилась в дознавателя.

— Видимо, по причине старой вражды между ментами и комитетчиками, — пришлось признать Вадиму.

— Ага! Только ей не предлагали сотрудничество, ее запугивали! И расспрашивали про Дом мебели, а не про универмаг. — Лена торжествовала. Запутать мужа-адвоката — победа особо приятная. Игра-то шла на поле противника.

Вадим понял, что Машу „крутили“ по поводу ее осведомленности о связях Володи с КГБ в „мебельный период“.