Прокурор обвиняет, доказывает вину, адвокат — защищает. Судья решает, кто из них более убедителен. Все! Истина непостижима! По крайней мере, так утверждает марксистко-ленинская философия. Абсолютная истина непостижима. — На; всякий случай Осипов сформулировал правильно, по учебнику. — Только относительная. А можно на основании неполного знания, так сказать, относительного, ставить человека к стенке? Поэтому-то и сказано во всех правовых теориях мира — все сомнения толкуются в пользу подсудимого. Кстати, и Ленин, если помните, писал: „Лучше мы отпустим десять виновных, чем осудим одного невиновного“. Помните? — Вадим в упор смотрел на прокурора.
— Защитительную речь репетируете, товарищ адвокат? — ехидно парировал Иванов.
Вадим рассмеялся. Вполне приветливо.
— Да нет! Так, завелся просто. Извините. Тема не обеденная, согласен. — С кем согласен, Вадим не уточнил, но разговор надо было сворачивать. И так для второго обеда густовато получилось.
Шатунова посмотрела на часы:
— Ой, перемена уже три минуты как закончилась, — и вскочила, собирая посуду.
Все рассмеялись оговорке учительницы и гурьбой отправились к непременному атрибуту любой столовой — столику, заставленному грязной посудой, изящно названной в объявлении „использованной“.
Возвращаясь домой, Вадим заметил, что какая-то „Волга“ все время вертится у него на хвосте. То удаляясь, то приближаясь. Заметил не сразу, потому подумал, что случайность. Но завтра решил быть внимательнее. Если это „хвост“ — неприятно.
На основании рапорта капитана Сидорова отделу внешнего наблюдения Управления КГБ по Москве и Московской области было дано указание организовать контроль передвижения и контактов адвоката Осипова Вадима Михайловича. Контроль контактов — скрытый, наблюдение передвижений — демонстративное. Пусть, мол, знает — ты нас начинаешь тревожить. Сотрудники были удивлены, что за два дня Осипов ничего не заметил. По крайней мере, ни в одном телефонном разговоре никакого беспокойства им высказано не было.
Вечером Аристархову пришлось перезванивать четыре раза. Первые три раза к телефону подходила Лена. Он молча вешал трубку. Только с четвертого захода, когда Лена зло бросила Вадиму: „Сам бери. Какая-то твоя баба звонит!“ — актер наконец смог сообщить: „Дорогая, у меня сегодня ночная репетиция. Не волнуйся!“ — „Вы ошиблись номером!“ — радостно ответил Вадим. Положив трубку, увидел испепеляющий взгляд жены:
— Это кому же ты с таким счастьем в голосе сообщаешь, что она ошиблась номером?
— Не „она“, а „он“! — попытался оправдаться Вадим.
— Не ври! — Лена чуть не плакала. — Противно! Можешь трахать кого угодно! Только не ври!
— Я не вру! — Вадим задумался. — В том, что это „он“, а не „она“, — клянусь! А остальное расскажу потом. Обещаю.
— Не верю, — почти успокоилась Лена. — Ты все можешь объяснить. Я помню, как ты Миле Мирской все объяснял!
— Котенок! Ну, пожалуйста, не начинай. — Вадим поразился памяти Лены. Дело Мирского проходило пять лет назад, а она до сих пор не забыла, как он „отмазывал“ неверного мужа перед его женой. — Это совсем другая история. Обещаю — все расскажу. Но потом. Пока это слишком опасно.
Лена молча повернулась и вышла из комнаты. Вся ее фигура излучала обиду. Как такое возможно, Вадим не понимал. Но видел: спина была обиженной.
— А ваш Кузьмичев умный? — ни с того ни с сего в середине обеда заинтересовалась Шатунова. |