|
Вот! А отец у Ольги зверь! Он из деревни, по лимиту через милицию в Москву попал. Ольге давно сказал, с кем до свадьбы переспишь — на улицу выгоню. Ну, Ольга испугалась и сказала, что ее снасильничали. Отец ей не поверил, знал, что у них роман с Колькой. Ну, Ольга и сказала, что, кто насиловал, не знает, но насиловали двоих. Вот! А потом меня уговорила. Ну, чтобы я ей компанию составила. Я говорю — зачем? Не хочу. А она — все равно не найдут, мы же примет ничьих называть не станем. Ну, получается, перед отцом она, значит, чиста, поскольку снасиловали двоих, — это ей алиби. Вот! А в милицию мы заявление написали так, чтобы без примет всяких. А иначе Ольгу отец и вправду из дома выгонит!
В зале стало тихо-тихо. Только Ольга шмыгала носом. Да одна из народных заседательниц тихо причитала: „Боженьки-боженьки! Да разве ж можно так?“ Николай в упор смотрел на Ольгу. Та уставилась в пол, продолжая истязать свои пальцы носовым платком. — Я надеюсь, что ни у товарища прокурора, ни у товарища адвоката нет вопросов к свидетелю? — спросил, как приказал, судья. И чуть мягче добавил: — По крайней мере, сейчас — Не дожидаясь ответа сторон, он обратился уже к секретарю: — А вы, милочка, потрудитесь подойти с распиской ко второй якобы потерпевшей. Секретарша кинулась исполнять приказание судьи, а Катя с облегчением, не глядя ни на Ольгу, ни на Николая, бросилась к дверям. — Назад! — на полном ходу остановил ее Николай Серафимович и, резко сменив тональность на отеческую, добавил: — Посиди здесь. Уже не долго! Ольга обреченно подошла к свидетельской трибуне. — Один простой вопрос, — как ни в чем не бывало начал Николай Серафимович. — Это все — правда? — Правда! — отозвалась Ольга. И, повернувшись к Николаю, только к нему и обращаясь, сказала: — Я же не думала, что так получится! Я же думала — обойдется! Думала, дело закроют. Я, когда твоего деда обвинили, сколько раз тебе звонила! А ты к телефону не подходил. Катя тебе звонила. Ты и с ней не разговаривал. И в институте тебя не было. — И вдруг сорвавшись на крик — Ну что мне было делать? Я люблю тебя. Очень люблю! Но отец меня убьет! — И теперь уже дала полную волю слезам.
Через десять минут основные формальности процесса были завершены. Судья так и не позволил ни прокурору, ни Вадиму сказать ни одного слова, И вдруг, будто вспомнив про них, обратился к прокурору: — Иван Харитонович, прежде чем вы решите, заявлять ли ходатайство о направлении дела на дополнительное расследование, хочу вас кое о чем спросить. Как пишется: „оправдать“ или „аправдать“? А то, знаете ли, двадцать лет проработал, а ни разу не писал, А сегодня, кажется, придется. При этом на лице судьи гуляла мальчишеская, хулиганская улыбка. Вадим смотрел на происходящее с нескрываемым восторгом и изумлением. Таких судей он еще не видел. Это был Судья с большой буквы. Но пришлось отдать должное и прокурору. Он все понял и принял свое поражение достойно. — Боюсь, не смогу вам ничем помочь, товарищ судья. Ни разу за тридцать лет не видел это слово написанным. Зато много раз сам писал — прекратить дело за отсутствием события преступления. Точно знаю, что „прекратить“ пишется через „е“. Может, это вам поможет? — Прокурор и судья понимающе улыбались друг другу. — Поможет, поможет. Только не мне — а вам, — неожиданно став серьезным, Николай Серафимович показал на Николая, добавив: — И ему. — Подумал несколько секунд, перевел руку в сторону Ольги. — И ей! — Согласен, товарищ председательствующий. — Прокурор одернул форменный китель и официальным тоном, будто не было только что никакого разговора между ним и судьей, сообщил: — Товарищ председательствующий, государственное обвинение ходатайствует о направлении данного дела для проведения дополнительного расследования на мотив проверки как факта события преступления, так и наличия состава преступления в действиях подсудимого. |
