- Я ведь тоже мать, - выдохнула она. - И у меня есть дочь, и, подобно
Церере, я не знаю, где она теперь. Церера узнала все от Гелиоса,
ярчайшего, бессмертного и непобедимого Солнца. А я узнала бы от зерцала -
как солнце круглого. А если мне придется искать ее в темных закоулках ада
- с факелом в руке или в кромешной темноте, то, ради дочери, я готова и на
это, и пусть сам ад трепещет.
- Но вы не знаете о сложностях работы, - возразил он. - Если допустить
даже, что зерцало действительно можно сделать, то займет это не меньше
года. А потратить целый год на это я не могу. Дело, приведшее меня сюда,
потребует меня и завтра, и в следующие дни, а есть ведь и иные дела -
давно уже откладываемые. И исполнить их мне необходимо, и я не могу,
госпожа, не могу, не могу - несмотря на все святые узы, связующие нас... И
даже ради самой Тайны... Хотя я бы желал помочь вам.
Но теперь, после этих слов Вергилия, на ее лице не было видно ни
смущения, ни отчаяния. Фиалковые глаза оставались спокойными и, казалось,
светились тусклым огнем, вызванным вовсе не его ответом, но какими-то
иными, более глубокими чувствами.
- Но есть ведь и другие Тайны, скрытые за этой, - произнесла она почти
шепотом. - Вы были... - Она назвала одно имя, потом другое, затем - еще
одно.
- Да, - ответил он, и его голос перешел в шепот. - Да, да... - Он
понимал то, что и она понимает, - его ответ был и подтверждением ее слов,
и согласием. Он обнял ее и коснулся ее губ своими.
- Пойдем, жених мой, отпразднуем нашу свадьбу, - сказала она через
мгновение, и слова ее не были даже шепотом, но лишь дыханием.
Комната, только что выглядевшая мрачной, теперь, казалось, заполняется
светом, постоянно меняющим свои цвета, - между розовым заката, какого
никогда не бывает на земле, и розовым рассвета, какой никогда не увидишь
над морем. Цвет начал чуть рябить, пульсировать, медленно, медленно... в
размеренном порядке, оставаясь постоянным в своих постоянных переменах.
Корнелия лежала рядом с ним, он знал об этом, и это знание казалось ему
самым существенным в сравнении с любым иным. Корнелия была в его объятиях
и, не смущаясь от несовмещения и раздвоения, он глядел на то, как Корнелия
возвышается над ним на своем троне, нагая, обернувшись к нему в профиль,
милая, серьезная, спокойная, торжественная и прекрасная. Бедра и грудь ее
были подобны бедрам и груди ни разу не рожавшей женщины; волны розового
света мягко опадали к ее ногам, разбивались в пыль и окутывали подножие ее
трона; хрустальные сферы двух Миров вращались от движений ее протянутой
руки. Вергилий смотрел на нее, видел ее и знал, что она - Царица Мира. Все
вокруг оставалось неизменным, постоянно меняясь: он видел ее служанкой в
зеленых лесах севера, с волосами, заплетенными в косу и невыразимо древней
улыбкой, блуждающей на ее устах; она играла на загадочных музыкальных
инструментах, и эта музыка звучала странно и щемяще обворожительно; он
видел ее юной и он видел ее старой, он видел ее женщиной и видел ее
мужчиной и - любил ее в любом обличий. |