|
Умудренный долгими часами размышлений над пиалой с креплёными напитками, Хайям ибн Омар принял судьбоносное решение — найти себе достойного преемника и, передав ему всё своё мастерство, спустить этот бич божий на мирно спящий эмират. Всё ещё не совсем протрезвевший джинн отправился на поиски и... доставил в близлежащие от Багдада пустыни того самого Льва Оболенского, чьё тело на данный момент в состоянии комы возлежало под капельницей в НИИ Склифосовского. Как получилось, что один человек одновременно находился и тут и там, до сих пор никто не сумел более‑менее связно объяснить... Джинн за дорогу быстренько выветрил из головы весь алкоголь, а его теперешний хозяин, не переставая ругаться и жаловаться, носился взад‑вперёд по хижине, лихорадочно размышляя: куда бы теперь пристроить этого голубоглазого великана? Внешность Льва мгновенно стала его минусом, а вот потеря памяти, наоборот, плюсом, ибо представляла поистине неограниченные возможности. Чем дедушка и не преминул воспользоваться...
— О возлюбленный внук мой, пользуясь благорасположенностью Аллаха, я спешу раскрыть тебе тайну твоего рождения. Будь проклят шайтан, лишивший тебя памяти... Но преклони свой слух к моим устам и внимай, не перебивая. Ты родился в славном роду великих воров Багдада! — Вот блин... Саксаул, а ты точно уверен, что мои предки были большими уголовниками? — Не саксаул, а аксакал! Аксакал — пожилой, уважаемый человек, а саксаул — это верблюжья колючка! Сколько можно повторять, о медноголовый отпрыск северных медведей?! — Ладно, не кипятись... Я ж не со зла, просто слова похожие... Старый Хайям мысленно вознёс молитву к небесам, прося даровать ему долготерпение. На самом деле Лев постоянно ставил своего учителя в тупик совершенно незнакомыми и явно немусульманскими словечками. Нет, память так и не вернулась к нашему герою, но его речь навсегда осталась яркой и самобытной речью молодого россиянина нашего века, Оболенский ни за что не мог бы объяснить, что означает то или иное выражение, но к нему быстро вернулся столичный гонор и особый, присущий только москвичам, “чёрный юмор”, чаще приписываемый врачам и юристам. — Окей, дедушка Хайям! Общую концепцию я уловил, можешь лишний раз не разжёвывать. Родоков себе не выбирают, примиримся с тем, что есть. Ты только поправь меня, если я собьюсь с курса партии... Итак, как я тебя понял, все мои предки по материнской линии были валютными аферистами и мастрячили полновесные динары из кофейной фольги. Папашка был карманником, дед — конокрадом, дядя ввел рэкет на караванных тропах, и громкое имя Оболенских громыхало кандалами от Алма‑Аты до Бахчисарая. Кстати, как там фонтаны? А, не важно... Стало быть, я с малолетства был передан тебе на воспитание и заколдован злым ифритом, чтоб ему охренеть по фазе конкретно и бесповоротно! Я правильно так цветисто выражаюсь? За пять с лишним лет эмир Багдада публично репрессировал всю мою родню, и они сгинули на Соловках. Тебе же удалось скрыться, подкупить Бабудай‑Агу и в конце концов вернуть меня к жизни как общественно полезного члена коллектива. Верблюд моих мыслей дошёл до колодца твоего сознания, не рассыпав по пути ни зернышка смысла из хурджинов красноречия? — Ва‑а‑х, как он говорит, хозяин... — восхищённо прищёлкнул языком чёрный джинн. — Клянусь аллахом, у него за плечами целых два медресе! — Я понял только про верблюда, — сухо откликнулся Хайям, но Льва это ничуточки не обескуражило. — А теперь ты хочешь, чтобы я, как праведный сын нереабилитированного врага народа, взял в руки меч возмездия и обкорнал им бороду эмира? С моей стороны — нон проблем, вопрос лишь в отсутствии специальных навыков. Чей‑то мне кажется, что мой батяня не особо утруждался образованием отпрыска. |
