|
Любой мулла подтвердит тебе, что “Мухаммед осеняет благодатью каждого, кто хочет его слушать. Кто не хочет, не услышит слов пророка. Но шайтан сам лезет в уши и к тем и к другим!”. По сути своей это одно и то же... Эмир Багдада решился на праведное дело — он возжелал искоренить порок. Любой вор должен получить свою кару! И они получили... Все, от мала до велика. Прощенья не было никому. Сначала виновному отрубали руку... Джигит, укравший у бая коня для уплаты калыма; старик, подобравший плод, упавший с ханского дерева; женщина, схватившая горсть овса для голодных детей; ребёнок батрака, утолявший жажду из арыка богатого соседа... Стражники волокли всех! Ибо порок должен быть наказан, и праведность торжествовала победу на залитых кровью плахах... От закона не уходил никто, и перед законом эмира все были равны!
— Э... я, наверное, хочу извиниться... — Молчи! Кто тебя учил перебивать старших?! — прикрикнул старик, но, глянув на поникшего Льва, смутился и даже погладил его по голове. — Прости меня, о мой непослушливый внук... Я дряхлый, выживший из ума верблюд, брызгающий слюной на всё, что не поддаётся его пониманию. Ты — молодой, горячий, на твоём челе печать избранности... Прошу тебя — не трать своих сил в погоне за отражением луны в колодце, но накажи эмира! — Да я всего лишь... — Накажи его! Достойно накажи самого могущественного человека нашего Багдада. Ты должен это сделать, ибо, не удовлетворяв отрубанием рук, великий Селим ибн Гарун аль‑Рашид приказал рубить головы! — Что?! — обомлел Лев. — Даже детям? Хайям и Бабудай‑Ага скорбно кивнули. Не будем врать, будто бы Оболенский всю жизнь был праведным поборником справедливости, как, впрочем, и вместилищем всех грехов... Нет, в его русской душе одновременно уживались и буйный гнев, и братская любовь, и врождённое благородство, и лихое пренебрежение условностями, а кроме того, у парня было большое сердце... Сталкиваясь по роду своей профессии с разными уголовными маньяками, он яростно ненавидел всех негодяев, избиравших жертвой наиболее слабую и беззащитную категорию — невинных детей. — Дедушка Хайям, шутки побоку, что я должен сделать? Обворовать эмира?! — Этого мало... — Замочить его в сортире? Ну, в смысле убить... — Ай‑яй, зачем говоришь такие слова? Ты же вор, о мой бестолковый, но уже почти любимый внук! Вор, а не убийца. Ложись спать. Завтра тебе предстоит долгий путь в славный город Багдад, да сохранит его Аллах вечно. Что же касается эмира... Я назову тебе имя человека, при помощи которого ты смешаешь грозного Селима с придорожной грязью. Но это — завтра! Сейчас — спи. — Э... господин, — шёпотом поинтересовался джинн, когда Оболенский со вздохом попытался поудобнее устроиться на старой кошме, — а что ты там говорил о каком‑то пиве? — Пиво... — попытался припомнить Лев, облизывая губы. — Пиво — это, брат... это — религия! И пить его надо непременно ящиками... — Ва‑а‑й, но Аллах запрещает правоверным пить вино! — Вино? Правильно запрещает, — сонно кивнул будущая гроза Багдада. — Но пиво... Пиво Аллах пьёт! И ещё как! Можешь мне поверить. На том и уснули. Льву снилась заснеженная Москва, троллейбусы, Арбат, храм Христа Спасителя, только он всё равно не помнил, где это находится... А пробуждение было ранним...
* * *Верь в себя, ибо без воли Аллаха и волос не упадет с готовы твоей. Слабое утешение лысых. |
